Обратное пианино 1

Обратное пианино.

В ушедшем уже столетии, в 96м году вышло юбилейное издание альбома "Fireball", посвященное двадцатипятилетней годовщине выхода диска.   Альбом хорош, и к основной программе добавили «ауттейков». Технологии теперь позволяют, это раньше на винил помещалось до 50 минут музыки, на CD можно напихать чуть ли не вдвое больше. Вот и переиздают альбомы, дописывая то, что было отброшено при записи на пластинку. Надо сказать, благодаря такой «цензуре», альбомы старых команд были лаконичнее и четче. Разве можно что убавить у "Собачьей шерсти"? Теперь же из 18 песен можно половину выкинуть. Только лучше станет.

 Хотя к Deep Purple это, пожалуй, не относится. Что позволено Юпитеру…

Так вот, вторая с конца композиция носит название “Backwards Piano”.  Перевод этого словосочетания дался мне не сразу.  Поначалу казалось, что это музыка, проигранная задом наперед, ну, как это было принято в начале 70х. Но фортепиано звучит нормально. Уже с приходом интернета выяснилось, что Лорд играл, сидя спиной к клавиатуре. Трюк такой.  Но первоначальный вариант перевода – «обратное пианино», так и остался в памяти.  Уж больно термин удачен, его можно применять ко многим явлениям, как и «кошкокричательный инструмент». Случается – жизнь идет своим путем, и вдруг это пианино начинает играть обратно.  Музыка, что звучит из-за спины, совершенно не привязана к реальности, но уносит далеко и надолго, извлекая из памяти непотревоженные пласты. Чаще она приятна, хотя бывает тягостна.  И это зависит не от самой мелодии, а от того, куда она играет.


Приятно думать об отпуске, когда он начинается завтра.  В этом году я взял 10 дней в начале октября. Немного, но для меня почти роскошь. Дома дел накопилось, а на работе как раз все тихо.  Правда, чтобы исчезнуть со спокойным сердцем, в воскресенье обедал с продажником и логистом. Договорили последнее, съездили на склад, и домой вернулся под вечер.
Был сильный туман, воздух не мог удержать всей своей влаги, она садилась на крыши, ветки, и на воротник плаща.  Я прогулялся вдоль улицы Артиллеристов, наслаждаясь тишиной и холодящим прикосновением тумана к лицу. Фонари выглядели пятнами желтого света, городское небо цвета не имело. Тишина состояла из многих звуков, но отдалённых и приглушенных туманом. Стуки в порту, гудки кораблей, лай собаки и даже шум проезжающего автомобиля – все настраивало на покойный лад. Шуршала мокрая листва, - не шелестела мягко, как в июне, а именно шуршала. Умирающие листья жестко, с пластмассовым звуком, скреблись друг о друга. Показалось, что именно сейчас, за углом дома меня ждет что-то большое и радостное. Шагну вперед, - попаду в круг нездешнего света, и никто не скажет, куда унесет этот шаг. На углу остановился, стараясь насладиться этим состоянием. Никуда не торопясь, ощущал, как плавно течет моё время. Слушал, замерев, тяжелые удары капель о жестяные подоконники и навесы, отсчитывая мгновения застывающей вечности.  Завтра начинается отпуск, а я так люблю никуда не спешить.
В первый понедельник я, естественно, ничего не сделал. Лежал до полудня в кровати, потом у компьютера загонял к Карадрасу зловредного Сарумана, который изводил мою крепость наскоками баллист. Даже посуду после себя не мыл – свалил в раковину и залил водой. Сбив таким образом накопившуюся страсть к ничегонеделанью, во вторник проснулся около семи. Некоторое время смотрел в небо и давал себе обещание сегодня взяться за дело. Пока завтракал – возникли сомнения в правильности выбранного курса, и всё ж загрузил содержание авгиевой раковины в посудомойку, убрался на кухне, протер столешницу и подоконники. Поправил мамино фото на холодильнике и вспомнил, что обещался ей навестить могилу двоюродного брата. Он похоронен здесь, в Риге. Надо позвонить его семье, чтобы показали место. Взял мобильный, набрал племянницу. Уговорились, что я подъеду к ним 1го ноября, после мессы.  Потом позвонил маме и отчитался.
 Со злорадным наслаждением отпускника отложил в сторону телефон, включив стандартный автоответчик для встреч. Надо бы взяться за главное дело отпуска – подготовку обещанной презентации для ICAN. Павел давно предлагает выступить перед его студентами курса МВА, рассказать об особенностях ведения импорта и дистрибуции в СНГ. Поляки вроде и близко, не марсиане с Уолл-стрит, – но многого уже не понимают. Нуждаются в толковании особенностей оформления в Одесском порту и почему «гигиену» лучше делать по «липовым» сертификатам.  Нюансы налогообложения в Беларуси – отдельная история. В целом, материала у меня достаточно, надо сесть и нарисовать план презентации, слайдов на  двадцать.
Я открыл дверь на балкон, включил компьютер, достал листы бумаги, карандаш и точилку. Положил на стол и отошел сделать кофе. Как раз в этот момент мой внутренний счетчик полезных дел уверено заявил, что на сегодня норма выполнена.  Поэтому, плеснув в кофе ликера, я алчно потянул с полки затрепанный том Толкина и залег на диване.
Властелин Колец позволяю себе перечитывать не чаще одного раза в пять лет. Чтоб забылось. Последний раз брал в руки ещё в Москве, поэтому до обеда с дивана не поднимался.  Эти два тома куплены году в 93м, страницы успели пожелтеть, серый свет октябрьского дня удачно оттенял черные буквы на желтом. С улицы пахло листьями и скорыми холодами, что гармонировало с погодой первой части книги.  Дойдя с героями до моста Казад Дума, отложил книгу. Время обеда.
Хотелось выйти на улицу, поэтому я направился в небольшой аргентинский ресторанчик за три квартала. Бриться не стал, надел теплую олимпийку с капюшоном и джинсы. Мужественно не захватил с собой книгу (надо растягивать удовольствие), взамен взял тетрадь и ручку - презентацию планировать. Вернул голос телефону, увидел семь пропущенных, все с одного номера, российский МТС. Нет уж, спасибо. Я в отпуске.
Выйдя из подъезда, пошел через парковку, с удовольствием ощущая пружинистый ход кроссовок. В туфлях все иначе, но ведь на то человеку и даны дни безделья – чтобы обходиться без туфлей, пошевеливая освобождёнными пальцами ног. Иные применения спорны.
Загребая ступнями редкие, пока что, опавшие листья, слонялся между пятиэтажек, обдумывал презентацию. Выходило на удивление складно, пару раз останавливался и делал пометки в тетради.
Мое любимое место на террасе ресторана - лицом во двор. Перед домами стояли две липы, тополь и высокая береза. Тополь занимал половину двора. Все они периодически роняли листья, земля под тополем и липами была рыжей, под березой – лимонной.  Я притянул взглядом официанта с запотевшим бокалом, и стал рассматривать двор. Его стоило бы написать, умей я водить кистью.
На третьей минуте покоя зазвонил телефон. Я смотрел на ползающую передо мной по столу коробочку с отвращением. Все знают, что я в отпуске. Почта тоже вовсю автоотвечает, отсылая к отделу продаж. И, тем не менее, некто упорно желает нарушить мой покой. Что же, встречаем с поднятым забралом.
Звонил мой одногруппник. Мы не общались лет пятнадцать, но только один человек способен представиться старому приятелю Анатолием.  Хорошо хоть отчество не доложил.
 - Гундризер, - говорю с укоризной, - ты зачем назвался Анатолием? Отвечай прямо!
Он засопел, изображая, по видимости, обиду.
- А как ещё? Меня так зовут.
- Толя! Тебя зовут Толя, по меньшей мере для друзей. Очень рад тебя слышать!
Я ничуть не кривил душой, и Толя это почувствовал. Разговор пошел. Он, оказывается, в Риге со вчерашнего дня, приехал по личному делу. Сейчас в гостинице и имеет достаточно свободного времени.  Это если передавать его выражения дословно.  Я надиктовал адрес ресторана и стал ждать, попросив официанта задержать мой заказ.
 К Толику я относился лучше остальных соседей по общаге. Мы жили через три двери, так что пересекались много. Человек он был хороший, надежный. Имел, правда, две заметные черты характера, которые делали его непопулярным в компании.  Он физически не мог терпеть плоских шуток, пошлостей, «мужицких» рассказов о том, как кого-то ловко надули, осмеяли, унизили. Равно не терпел неизбежных в пост-подростковой среде (и почти всегда фантастических) рассказов об амурных похождениях.  В моих глазах это большой плюс. Второе - Толик был чрезвычайно рационален, до скучного.  Зануда, если попросту. Впрочем, этот недостаток я с детства переношу легче некоторых других. Анатоль все и всегда долго взвешивал, чтобы, упаси Боже, не поступить опрометчиво. А так как все мы, вырвавшись из дома в общагу, поступали сплошь опрометчиво – Толик оставался в стороне. У меня с ним было несколько размолвок, например, из-за отказа угостить толпу домашним сливовым вином. Я знал о существовании банки, так как один на один он угощал легко, но вот выпить все за раз ему казалось глупым. Мне - нет.  Или, в перерыве матча чемпионата мира Толя мог заявить, что ему нужно заниматься – и выставить зрителей их комнаты. А телевизоры не у всех были.
Но, в целом, я сохранил симпатию к соседу. Человек из лучшей компании, к которой я когда-либо принадлежал. Странно, что мы раньше не нашлись.
Минут через двадцать он вошел в ресторан и стал смотреть по сторонам, выискивая знакомые черты, то есть меня. Не спеша выскакивать из засады, я разглядывал стоящего посреди пустого зала человека. Блестящая лысина, теплый пиджак в клетку, классические джинсы. Синяя рубашка выглажена, туфли начищены, фигура вполне упитанная.  На плече кожаный портфель. Я вот, убей – не пойму, что может заставить человека ехать в приватную поездку с портфелем вместо рюкзака. И, кстати, надевать под джинсы черные туфли Ллойда.
Когда Толик полез в карман за мобильным, - я поднялся.
Присев к столу, он посмотрел на мой бокал:
-     Говорят, здесь пиво хорошее. Надо попробовать.
-     Не жалуюсь, - ответил я.- Ты давай, решай с заказом, а то я голоден.  Кстати, почему обиделся на Гундризера? Хороший был дядька.
-     Но я же не называю тебя, к примеру, Аугенталлером?
" Ух ты, он и это помнит," - мелькнула мысль. Так меня величал Эдиоска из 318й,  за «подвиги» в защите.
-          Но ведь,-  говорю, - я совсем не против. А ещё лучше – пан Гималайский. Или Шерстизопуло. А что, вполне звучит: Гундризер и Шерстизопуло! Хоть на бронзовую табличку у входа.
-          Ну, -  поморщился Толик, - мне это неприятно. Лучше воздержись.
Некоторое время он хмурил брови, перелистывая меню. Выбор остановил на овощном супе, запеченном дорадо и салате из зелени.  Я в это время пил пиво и вспоминал, почему-то, дверь в 334ю, где Толя прожил шесть лет. Коричневая масляная краска, белый овал с черными цифрами и сколотой в левом углу эмалью.
  Отправив официанта, мы взялись за разговор.  Некая, на грани неловкости, осторожность быстро растаяла, и я узнал, что Толик по-прежнему в Москве, живет недалеко от Академической, финансовый аналитик в «Норникеле».
-          Как это тебя в финансы потащило?
-          Не знаю. Получалось всегда хорошо. Получил образование второе.
-          И где?
-          Сначала в МГУ, потом Гарвард.
-          Ого, - крякнул я одобрительно. – Ты молодец, голова!
-          Ну ладно, - Толик смутился и забормотал, - проехали. Похвала, - это конечно приятно, но не стоит.
-          Толян! Гарвард – это очень круто, что значит «проехали»? Это же просто супер!
Толик отмахнулся. И покраснел. Уверяю, он покраснел! Сорокалетний мужик от обычной похвалы. Я на секунду округлил глаза, но быстро вспомнил, с кем имею дело. Спросил о семье, слышал когда-то, что он женился.
Толик вздохнул, но отвечал без смущения.
-          Мы расстались пять лет назад. По её инициативе.
Я предвзято считаю, что в этом вопросе инициатива жены зачастую берет свои истоки в некоторых поступках мужа, о чем тактично сообщил Толе.
-          Я думал над этим, - продолжил он, - но, поверь, с моей стороны особых погрешностей не было.  Надежда нашла себе другого. Она от меня устала. Я знаю, со мной бывает скучно.
Он так и сказал: «погрешностей». Я снова вытаращил глаза, а в памяти медленно реконструировался образ Толи Гундризера, человека с другой планеты. Я мог его любить, но понять – никогда. Совместив образы, почел за благо сосредоточиться на еде.
- Собственно, - сообщил Толик, в промежутке между супом и рыбой, - мой визит в Ригу связан с этим вопросом.
- Твоя жена уехала сюда?
- Нет, зачем? Они живет на Пражской. Я приехал к Людмиле Беловой.
Я прекратил жевать и с в очередной раз уставился на собеседника. Людка - такая бодрая девица из второго медицинского. Тяжелые русые косы, ямочка на подбородке, румянец и очень живой характер. Смеялась громко, и по любому поводу. Гундризера на дух не переносила.
-          Ты же помнишь, - безмятежно продолжал Анатоль, - я в неё влюблен. Людмила вышла замуж за Едика Берзыня и переехала сюда в 91м.  Потом Эдик разбился, к сожалению.
Эдика я не помнил. Тем не менее, решил возражать:
- Ты хотел сказать – был влюблен? Так я прекрасно всё помню.
-Если бы я хотел сказать «был влюблен» - я бы сказал «был влюблен». Но я имею в виду, что это состояние не прекращалось.  Я узнал её координаты и приехал.
- То есть - предложить ей руку и сердце?
Толик помолчал, двигая губами со стороны в сторону. Потом вздохнул и продолжил методично расставлять слова на нужные места, словно кусочки мозаики. Я всегда завидовал такой манере говорить.
- В общем – именно так. Хотелось бы. Но ей не нужна ни моя рука, ни сердце. Собственно, она по телефону мне об этом сразу сказала, ещё в прошлом году. Поэтому я, в определённом смысле, приехал знакомиться снова, и, надеюсь, что впечатление будет благоприятным. Я ведь сильно изменился, разве это не так?
Я кивнул.
- Следовательно, есть шанс, что и она изменит свое ко мне отношение.  Тебя хочу попросить съездить со мной на первую встречу. Ты был примиряющим элементом в компании, Людмила наверняка отнесется снисходительно. Я же, когда волнуюсь, - начинаю говорить несвязно, получается ерунда.
«Гундризер, - произнес я с чувством, но только мысленно. – Ерунду ты говоришь гораздо чаще!»  А вслух, щадя чувства гостя, повел себя смиренно:
-Я ведь тоже не могу похвастаться красноречием и завораживающим тембром голоса, - начал было, но Гундризер перебил:
-От тебя этого я не прошу, скорее наоборот. В определенном смысле. Яркий напарник мне только повредит. Помоги мне представить себя. Прикрой слабые стороны, вполне возможно, что я стану заикаться, или краснеть. В этот момент необходимо поддержать разговор.
Внутренний мой голос сразу вылез с аргументами: любое участие в амурных делах посторонних всегда вылезало боком. Дела были чужие, а бок – мой. Второе, – тут понадобятся тонкая дипломатия, а я ляпну невпопад. Болтать люблю. И ещё - могу раздражаться на Гундризера.  Закончится плохо.  Но в голове все сильней играло это самое обратное пианино, и мне самому захотелось увидеть Людку, поговорить о прошлом.  Закончив стейк, я отложил прибор и согласился. Отчего не помочь доброму Толику? Повадки – на любителя, но человек он точно не злой.
После обеда я немного прибрался в квартире. Протер пыль, пропылесосил. Сантехнику почистил. Потом вытащил велосипед и покатил на мол в устье Двины. Ветра не было, спокойное море под солнцем имело лазурный цвет, как летом. В конце мола, у маяка я постоял, слушая мерный шум волн, набегающих на бетонные глыбы волнореза.
Обратно ехал в «ходовом» режиме, 23 километра уложил в час и десять. Принял душ, заварил чай и уселся на диван с книгой, положив отекшие ноги на столик.
Около пяти от реки поднялся туман, похолодало. Я включил лампу, и завернулся в одеяло. Не хотелось закрывать балкон, лишая себя осени с её запахами.
 В тумане «близкие» звуки, как-то: стук двери подъезда, рычание двигателя проезжающего автомобиля и крики школьников, теряются. От этого «далекие» звуки, – шум поезда, гудки буксиров в порту и стук больших кранов - выходят на первый план. Отложив книгу, прислушался. Завыла электричка.  Пролетел самолет. Мотоциклист. Буксир, снова электричка. Потом по навесам и подоконникам принялись бить капли влаги, оседающие на крышах.
Звонок мобильника органично вписался в звуки окружающего мира. Даже Толя Гундризер может быть уместным в такую погоду.
Я оделся и вышел к перекрестку.  Гундризеросодержащее такси появилось минут через пять. А ещё через четверть часа мы вошли в дверь бара на Саркандаугаве. Бар был пристроен к пятиэтажке, кухня, по-видимому, занимала одну из квартир на первом этаже. Небольшой бар и не шибко фешенебельный на вид. Но чистый.
   У стойки никого не было, и мы сели за столик в углу. Посетители, человек десять, пили пиво, заедая простыми закусками, как-то жареный арахис, фисташки, картошка фри и соленая рыба. На вид – обычные люди, завсегдатаи.
Люда появилась с подносом, заметила новых гостей, улыбнулась в нашу сторону, и поставила тарелки с салатом и рыбой перед немолодой парой. Направилась к нам.
Она мало изменилась. Те же ямочки, на щеках, глаза смотрят приветливо. Две тугие косички по бокам головы, как носят скандинавки. Чуть тяжелее стала фигура, но лысому Гундризеру до неё все равно далеко.
      Толя, кстати, пожирал глазами хозяйку бара, не отвлекаясь на остальную действительность. Это не ускользнуло от внимания Люды, она чуть замедлила шаг, рассматривая нас внимательнее. Меня, кажется, узнала, выражение глаз изменилось.
 - Привет, - улыбнулась обоим, и положила на стол меню.
- Привет, Люда, - торжественно заявил я, когда мы с Толей поднялись.  – Мы приехали из прошлого за пивом. Нам его в прошлом не хватило.
Гундризер молча краснел, ломая мою драматургию. Ему, похоже, не хватало не пива. Или не только пива.
- Мы? – вопросительно протянула Люда. -  Тебя я узнала, а вот товарища твоего не припоминаю.
 Она внимательно осмотрела Толю, который уже соревновался в цвете с бордовыми салфетками. Но молчал.
-Люда, позволь мне представить моего доброго друга Анатолия Григорьева! Толя – это Людмила, ты её должен помнить.
- Привет, Люда, -  выдавил из себя мой протеже.
Люда смотрела на него чуть поджав губы, как мне показалось.
- Толик, - сказала она, - так вот оно что. Что ж, буду рада поболтать с вами несколько позже, у меня девочка заболела, я одна в зале.
Улыбнулась и пошла к столу, где поднял руку толстый дядик.
- А чего это она на тебя так реагирует? - спросил я, открывая меню.
- Возможно, - заметил Гундризер, к которому возвращался дар речи, - я был излишне настойчив в нашей переписке.
- Переписке?
- Ну да, я писал ей на одноклассниках пару раз.
- И умудрился настроить против себя?
- Полагаю, - скривился он, - не стоило так быстро предлагать выйти за меня замуж.
Я икнул.
 – Толя, - говорю проникновенно, - ты предложил ей выйти замуж в первом письме?
- Во втором, - ответил Толя, хлопая ресницами. – А что в этом предрассудительного?
- Ну, - вздохнул я, понимая всю тщетность слов, готовых слететь с моего языка, – это мы сегодня услышим, причем в деталях. Если только Людка не сильно изменилась.
Но Гундризер уже не слушал меня, следя за перемещениями хозяйки зала.
Меню выглядело просто, но симпатично.  Я возжелал котлету и пюре. И салат из помидоров с огурцами.  Толе понравились блинчики с грибами. Об этом мы сообщили подошедшей Людмиле, которая поставила перед нами по бокалу светлого пива.
- Это лучшее у меня сегодня. Самой нравится.
После этого она ушла.
Молча поели, я успел получить второе пиво, потом и третье, а хозяйка все вертелась между столами и кухней, периодически подбегая к стойке, цедить пиво или стучать по клавиатуре.
- Тяжелая работа, - заметил я, чтобы сказать что-нибудь, – если без официантки самой вертеться. Да, а почему она тебя не узнала, вы же в одноклассниках общались?
- Потому что у меня там фотка старая. Сильно старая, со школы.

После девяти в баре остались мы и ещё человек пять налитых пивом местных. Они смотрели футбол.
 Люда, когда присоединилась к нам, выглядела измотанной.
- Ну, что, - рассмеялась, глядя на меня, - рассказывай!  Отчего полысел?
- Лысый, лысый, - пропел я, - иди… Где у тебя туалет тут, кстати?
- Вон, - ткнула пальцем в сторону выхода на кухню. - Налево дверь.
Когда я вернулся, Толя рассказывал что-то о пробках в Москве, Людка слушала, откинувшись на спинку диванчика. Лицо её ничего не выражало.
- Тебе, - говорю, - надо тонизирующего.
- Не-а, - кисло так говорит, -  видеть не могу эту  стойку больше.
Я хмыкнул и пошел к бару. Осмотрел батарею бутылок и присвистнул.
-Ого, - говорю, - Мечта! Толя, ты Шивас или Гленморан?
Вместо ответа он брезгливо передернул плечом, - как, мол, ты можешь о такой гадости вообще говорить?
Я плеснул себе Гленморана, бросил лед. Толяну то же.
Вкуса хозяйки я вообще не знал, поэтому щедро набил льда, смешал белый ром и мартини с тоником,  забрал с блюдца три последних ломтика лайма и веточку мяты, помяв все ложкой.
Сгреб стаканы разом и подошел к столику.
- Пить можно, - сказала Людмила, поправив трубочку в стакане привычным жестом. – И вообще, мне нравится, когда за стойкой мужик.
- Так за чем дело стало? – удивился я. – Смотри, какой орел.
И я указал на Толика широким жестом. Тот благодарно просиял.
- И ты, Брут, - только и протянула Людка, - давайте сменим тему.
Толик поспешно завел разговор о нашей старой компании, кто теперь где и как. Болтали о прошлом почти час, а несколько минут – о настоящем. Футбол к этому времени закончился, бар опустел. Говорили, в общем, мы с Людкой, Толик блаженно молчал. Оказалось, что дочь хозяйки уже учится в колледже в Ирландии, и не собирается возвращаться тянуть бар, а хочет заниматься нормандскими языками.  Людка расспросила про мой переезд, удивилась, что живем близко, ходим в ту же «Максиму» за покупками по субботам, и ни разу не встретились.
- Рука Москвы была необходима, - сказал я, имея в виду ввести в разговор Толяна. Но тот даже не ухом не повел.
Я принялся за второй виски, тем более, что Гундризер не проявлял к нему интереса.
- Толя, - говорю, - метнись, сделай даме мартини.
- Не люблю мартини, - достаточно капризно заявила Людмила. – Смешай баккарди с тоником. Льда побольше.
Услышав просьбу из её уст, Толян мигом умчался по направлению к стойке. Пока он грохотал бутылками, я спросил, как ей тут живется.
- Нормально живется, летом двадцать лет исполнилось. Привыкла. А, кстати, что у тебя тогда с Нелькой получилось, давно хотела спросить?
Я промолчал, вращая стакан в руке.
Тут вернулся наш бармен, и я рассчитывал на перемену темы. Но не вышло.
- Она с мужем переехала в Лондон два года назад. Иногда твои стихи в статусы пишет на "Одноклассниках".
- Хорошая память, - вставил тактичный Толик, - я вот ни слова не припомню.
- Может быть и память, но, скорее всего, это из тетради. Она ведь синюю тетрадь твою переписала тогда.
- Стихи, - сказал я, проглотив комок, - слабые были. Даже очень.
- Да, - просто сказала эта язва, - слабые. Но тетрадь она не выбросила.
- А стоило выбросить?
- Конечно.
Настроение испортилось. Не то, чтобы сам считал свои старые стихи достойными похвалы, но слышать подобное от других все равно неприятно. Уязвлённый, я прекратил поддерживать беседу, и продолжил c виски.
Из Толяна собеседник ещё тот. После нескольких общих фраз он принялся расписывать свои успехи на работе, рассказал о квартире на Ленинском, о планах на загородный дом. Клонилось к очередному предложению объединить жизни. Людка это живо пресекла:
- Толик, ты что ради этого приехал? Я же по телефону все пояснила.  И, по меньшей мере, не собираюсь к этой теме возвращаться.
 -Но почему… - начал Толик, совсем уж невпопад.
- А потому, - резко перебила его вредная Людка. - Потому что ты зануда и мямля, разве не так?
- Нет, - простодушно сказал несчастный, красный Толик, - не так. Я не мямля.
- Зануды достаточно. И оставь мне решать, что ты привязался, в самом деле?
 - Потому что я тебя люблю. – просто сказал Толик и опустил глаза.
Это было «в яблочко». Людка уже открыла рот, чтобы в который раз срезать приставучего Гундризера, но кротость тона и простота фразы сработали. Она запнулась, видно было, что за ставнями часто моргающих век идет процесс, подразумевающий повышение рейтинга соискателя.
Я показал Толяну большой палец, поднятый вверх. Молодчина, мол, не останавливайся!
Но видение Толика, упавшего на колени и пылко заверяющего дрогнувшую Людку в вечности своих чувств, хватая при этом за руку, и горячо повествуя о никчемности своей жизни без неё, так и осталось видением. Гундризер потеряно смотрел на Людмилу, давая ей опомниться.
    Людка не заставила долго ждать. Бодро сообщила, что пора по домам, она рада нас видеть и пресекла попытки расплатиться. Закрыла бар, мы проводили её к дому, за пару кварталов, болтая исключительно о приключениях общих знакомых.
    -  И давайте,-  сказала она, остановившись у парадного, - не будем портить друг другу радость встречи. Взяла наc обоих под руки и пождала ноги. Толик, ну удивление, не покачнулся, я же чуть не упал на Людку сверху. Тоже мне пушинка.
Она громко засмеялась и больно толкнула меня под ребро кулаком. Гундризер стоял с каменным выражением лица, изображая атланта, на которого так удобно бывает опереться в трудную минуту, после трудов за стойкой. В эту каменную щеку Людка его и чмокнула.
Всю дорогу до стоянки таксомотора сияющий Толик молчал. Я тоже.
На стоянке мы влезли в старую Ауди.
- Ты заметил,- сказал, наконец, Гундризер, - она меня поцеловала.
- Трудно было не заметить. Здесь это норма общения. И, к тому же, ты ей в любви признался.
- А тебя нет, - продолжил он, не обращая внимания на мои слова. И замолк.
Затем продолжил монотонным голосом рассказывать, почему решение Людки для него неприятно, и какой это удар. Это раздражало, причем сильно. Сразу принимать Гундризера в таких дозах мне нежелательно. Я глядел в стекло и делал вид, что слушаю. Толик бубнил, шумели шины, в голове моей тихонько бренчало это обратное пианино. Почему из всей той нашей компании мне выпал именно Гундризер? Могли бы приехать черномазые футболисты Вадик и Вовка, язвительный гений Дима, а мог бы и сам Дьердь Великолепный. Перебирая в голове кандидатуры, одна другой краше, я мечтал о разговорах под хороший портвейн. О литературе, о музыке, о футболе… Да о чем угодно, лишь бы они были здесь. Толик продолжал извергать свои безусловно здравые, но невыносимо тривиальные суждения, и я уже всерьез на него злился, старался только не сорваться  на грубость. Как там он меня назвал? Примиряющий элемент компании? И вспомнил обо мне, когда я смог пригодиться. Это раздражает не меньше общих мест его гладкой речи. Предпочитаю, чтобы меня вспоминали просто так, ради совместно распитой чашки чая. Но на это способны те, кто не приехал.
 Выходя у гостиницы, Гундризер вздохнул и  замер с отсутствующим видом, доводя мое раздражение до совершенства. Потом спросил:
- Завтра идешь со мной?
- Куда, - не понял я, - город посмотреть?
- Нет, я люблю гулять один. К Людмиле в бар, часам к шести.
Он уже вышел из машины, и стоял, придерживая дверь.
- Ты что пойдешь туда ещё раз? – мне стоило бы держать более участливый тон, но не получалось.
- Конечно, - кротко повел плечами Анатоль, - я же для этого приехал. Буду ходить каждый день.
- Нет проблем, - ответил я, последним усилием овладев собой, – Угостишь пивом.
- До завтра, - Толик слегка поклонился, - спасибо что подвез!
Водитель хмыкнул, отъезжая от гостиницы. Видимо, учуял мое раздражение и, возможно, даже разделял его.
       Назавтра Толик был сдержанней в речах, а я – в своих ожиданиях, - и вечер получился   приятным.  Мы вспоминали разные истории, Людка смеялась.  Тем не менее, вчерашняя досада не оставляла меня, а новые порции общих воспоминаний вытаскивали из памяти лица друзей. Панино все играло обратно, и скоро я уже был вынужден уверять себя, что, даже если сейчас же сорвусь в Москву, и чудом соберу за одним столом всех тех, кто крутится в моей голове со вчерашнего дня, – ничего не получится. Время ушло. Мы все изменились. В первую очередь – я сам, потому что не хочу я никуда ехать.  По причине этих мыслей и растущей тоски, я часто подходил к стойке и гремел там бутылками, заодно поднося собеседникам. Людей в баре не было, и получилось, что к половине десятого все разом мы проскочили «нулевую отметку». Сначала я заметил, что у Людки раскраснелись щеки, и она все чаще смеется не там, где я ожидаю. Потом понял, что ожидаю не там, где стоит смеяться, а язык мой обладает повышенной инерцией и его заносит во рту, как после визита к дантисту. Один Анатоль сидел себе, как ни в чем не бывало. Так я думал до того, как он заявил:
- Людмила!
- Чего? - она все ещё смеялась над предыдущей историей.
- Выходи за меня замуж. У меня квартира на Ленинском, в сталинке, и дом под Апрелевкой. С баней и спортзалом.
 - Неее, - протянула Людка, и не к месту залилась смехом.
Я вмешался:
- Ты что, никогда не мечтала о квартире на Ленинском? В сталинке? Окно во двор? Не обманывай друзей.
-  Окно выходит на … - тут Толик скривился, и положил голову на руки.
- Бывало, - заявила Людка, не прекращая смеяться.  – Но это, - она обвела рукой бар, - я не оставлю.
- Толик, - зашел я с другой стороны, проявляя чудеса изворотливости ради спасения этой пары сердец, - приезжай сюда. У нас хорошо. Будешь, - теперь уже я обвел рукой бар и чуть не упал, - здесь хозяйничать. Мечта!
Толик поднял голову и посмотрел на меня с каменным выражением лица. Молчал. Людка не смеялась.
Я обиделся. Стараешься тут для него… Хоть бы морально поддержал. Пауза показалась тягостной.
- Людмила, - сказал я галантно, чтобы у дамы не возникло ощущения, что и она и бар никому не нужны, – ты за меня выходи! Я тут мигом все выпью.
- Неее, - опять засмеялась Людка.  - Выпить тут и без тебя есть кому.
Толик посмотрел на меня недоуменно и громко вздохнул. Затем улыбнулся, мягко опустил голову на локти и уснул.
Я поднялся и стал собирать посуду.
- Плюнь, -  сказала Людка, - завтра приду пораньше.
Я все же бережно отнес посуду к мойке, ничего не разбив. Так что заранее приготовленные извинения не пригодились.  Вызвал такси. Вернувшись, увидел, как Гундризер шевелит губами, положив голову на бок. Светлые ресницы смешно дергались, на макушке блестело отражение лампы.  Людка сидела напротив, подперев лицо ладонями, и смотрела на Толяна. Страсти во взгляде не читалось, и мне стало жаль приятеля. Бедный, никто его не привечает здесь. Никому он не нужен.  И продукт совсем ведь не бросовый, просто подать себя не умеет.
- Он ведь вообще не пьет, - тихо сказал я. - Ради тебя старался.
- Странный способ ухаживать, - заметила Людка, чуть погодя, - обрадовать избранницу алкоголизмом.
Слово «избранница» она произнесла со знакомым сарказмом, и я простил высказывания о стихах.
- Не, - говорю, усаживаясь, - тут другое. Он хотел быть компанейским.
Я тоже смотрел на Гундризера. Жалко его, но вместе с сочувствием, во мне опять шевельнулось ненужное раздражение. До гостиницы Толян так и не проснулся, перемещая ноги до машины, опирался на мою руку. Вздохнул и лег на заднем сидении. Людка села вперед. Она тоже молчала до дома.  Махнула нам рукой и скрылась в подъезде.
Утром мне было нехорошо.  Не только из-за вчерашнего, но и по совершенно другой, типичной для меня теперь причине.  За кофе я почитал в интернете пару статей о «освободительном походе» в Прибалтику 1939го года, и неосторожно углубился в комментарии. Делать этого было никак нельзя, как нельзя засовывать в рот гнилое яблоко. Сначала мне хотелось комментировать комментарии, но вспомнив, с какой охотой там хамят совершенно незнакомые люди, остыл и стал утешать себя мыслями о платных троллях. Дело, тем не менее, было сделано, жить стало противно. Окружающий мир утратил часть своего сияния, отдалился от меня. Из образовавшейся щели выбралась пустота и одинокая симпатия к себе. Все такие вокруг такие мерзавцы, до одного, но я, Я!... самый лучший, самый правильный, самый... только вот никому до этого нет дела. Мир очень опасен для меня поэтому.
В каждом прохожем под окном, в каждом знакомом по обе стороны границы, я уже исподволь прозревал существо ненавидящее, всегда готовое разорвать несогласного.
Приступы нелюбви к людям у меня случаются. Они начинаются, чаще всего, после общения с таможенниками, налоговиками или работниками миграционной службы. Иногда достаточно и новостей посмотреть. Это похоже на психическую болезнь, манию преследования. Мир становится тесным, грязным, неуютным. Как приемная миграционной службы. Громоздятся проблемы, они давят и гнут к земле, выхода нет. В принципе нет, не существует, только карусели лиц,  искаженных ненавистью ко всему вокруг, только голоса, в пустоте твердящие  на разный лад  о своей правоте. Гордость и упоение собой. И ненависть, животная ненависть ко всем чужим. Да и просто ко всем.  Понять их мне не сложно:

«Увязшие в собственной правоте,
Завязанные в узлы,
я точно такой, только хуже,
И я говорю, что я вижу: козлы.

Но что-то внутри отказывается принимать, я сутулюсь и прячусь в угол – переваривать свое отторжение. 

Выключил компьютер, задернул шторы. Поставил диск с Пинк Флойд 78 года. Стало грустно, но уже не так противно. Тем не менее, когда позвонил Гундризер с невинным предложением зайти к Людке на утренний кофе,- я ему нагрубил без повода. Тут же извинился, правда, но видно было, что Толик обиделся. В результате на кофе он подался один, я остался сидеть на диване с усилившимся отвращением теперь уже к самому себе. Грубить противно. Грубить беззащитному человеку, только потому, что он - это он, а не тот, кого я хочу видеть, – отвратительно. Так я и сидел до обеда, глядя на желтые цифрочки в окошке проигрывателя.  Везде теперь отвратительно, и внутри и снаружи.

Толя больше не звонил. Я работал над презентацией, не особенно желая ходить по барам, и поэтому тоже не звонил. Вечерами читал и бродил по переулкам, собирая доказательства, что осень матереет. Пианино частенько поигрывало себе в направлении тех времен, когда я не грузил себе голову мелочами.  Когда небо было высоким, и я один во всем мире абсолютно точно знал, как его переменить к лучшему.  Но, чем больше я предавался ностальгии, тем сильнее становилось ощущение своей неправоты. Через два дня я сдался и перезвонил Толику, извинился ещё раз. На этот раз с чувством, подбирая слова. Мне стало легче, когда услышал в ответ, что это все ерунда, по сравнению с настоящими проблемами. Простил, значит. Он тут же доложил убитым, но гладким голосом, что с Людмилой ничего не получилось, отчего стоит впадать в тоску (и не перебивай, я осознаю, что шансов было недостаточно).  Меня он не винил, скорее – мироздание, безобразно распорядившееся его, Гундризера, судьбой. Сегодня летит домой.
Положив трубку, я некоторое время сидел, в который раз ошалев от манеры изложения. Думал, как мне поступить. Преодолев лень, все же поехал в аэропорт.  Потому что прекрасно знаю, как тоскливо уезжать одному из незнакомого города, где ты никому не интересен. Гундризер обрадовался и битый час мы болтали о книгах в кафешке. На посадку Толик пошел бодрым шагом, и с посветлевшим лицом. И у меня настроение пришло в норму.
Вернувшись, и глянув на диван, я немедленно почувствовал страшную усталость. Никуда я не путешествовал, почти весь день дома просидел, и не мне отказала дама. Но в этих стенах аэропортов живут бациллы уныния. Неважно – день ты там провел, или неосторожно подошел к вокзалу любого вида ближе, чем на 500 метров, -  сразу чувствуешь себя разбитым. И немытым.
После душа едва переполз на кресло и стал думать, что предпринять в помощь другу. Поехать к Людке и учинить креативный промоушн в поддержку акций Толяна? Консультировать его удалённо, подвигая на новый штурм?  Написать от имени соискателя пару душераздирающих признаний?
В успех не верилось, я вздохнул и тупо уставился в корешки книг на полк. Что-то есть в них, успокаивает. Возможно – осознание того факта, что на расстоянии вытянутой руки есть пара сотен любимых книг? Причем их написали, в большинстве своем, хорошие люди.  Я бы хотел подружиться с Честертоном, Вудхаусом, Во, Фитцджеральдом, Грином, Крапивиным. Подозреваю, что с Вудхаусом недурно было бы и вина выпить. Только их нет рядом, а их мысли - здесь. И никуда не денутся, никуда не спешат. Я нужен им, как собеседник, способный понять. От отпуска ещё несколько дней осталось, дочитаю Сильмариллион, да и на Борхеса время найдется. Презентацию почти доделал вчера. Теперь осталось «декорировать» слайды, дело хлопотное, но простое.  Завтра ещё в супермаркет заехать, продукты на исходе. На ужин салат с грибами получится, но не больше… А Толяна все же жалко, хоть он и сам виноват.


За отпуск я так и не придумал ничего дельного для него. Потом началась работа, и я оставил думать над этим, отдавшись рутине. Зимой много ездил, встречался в Барселоне с одногруппником, и такое закрутилось, что мне было не до Гундризера вовсе.
23го марта, в субботу, шел противный мелкий дождь, и сильно задувало со стороны залива. Я возвращался со своей обычной велосипедной прогулки к маяку, уворачиваясь от потоков ледяной воды, летящих из-под машин, и ворчал, жалуясь на погоду. Ветер забирался за воротник и манжеты, противно холодя вспотевшее от работы с педалями тело. Дай, подумал, заеду в бар Людмилин, поболтаем без Анатоля, пропущу для здоровья стаканчик глювайна. В смысле – чтобы не заболеть, а то «что-то ручки стали зябнуть…».  Вспомнилось лицо Дьердя, когда он торжественно декламировал эти двустишия метели на Измайловском проспекте, с двумя бутылками «Пшеничной» во внутренних карманах пальто.
 Денег с собой не было, но надеялся, что хозяйка угостит в долг, по старой дружбе.
Поставил велосипед у входа, прицепив тросиком к водосточной трубе. В полумраке бара никого, хотя у самой стойки сидел человек. Подойдя ближе, я увидел, что даже не один человек, а двое, прижавшись друг к другу. Толик, сжимая Людмилину руку, о чем-то толковал вполголоса. Она слушала, положив голову на его шерстяное плечо. На посетителя даже ухом не повела, хотя уверен - заметила кто вошел.
Я обрадовался.
Ну, во-первых, за Толика.  Углубление отношений налицо. Во-вторых, за себя. Я чуткий, добрый, отзывчивый и в результате помог чужому счастью, и баланс силы в мире поменялся в лучшую сторону. И, в последнюю очередь, – за Людку. Могла бы по полгода нервы людям не мотать, а сразу брать, что предлагают.
Тихонько вышел, отвязал велосипед. Дождь усилился, крупные холодный капли шлепали по плечам. Я ехал максимально быстро, чтоб согреться. Вода летела из-под колес, тучи задевали антенны на крышах, в окнах пятиэтажек уже горел свет.  Остановился на светофоре, у витрины старого хозяйственного магазина. За стеклом сидел кот и смотрел на меня. В желтых глазах отчетливо читалось презрение.
- Малахольный, - мягко ко мне обратились эти глаза, - у тебя что, нет теплого угла в галантерейном? Так хоть под навесом ляг, там моя подстилка старая, она только чуть драная.
- Ничего, -  сказал я коту, переводя дыхание.  – Спасибо, до моей конуры всего два квартала. Там есть горячая ванна и подогретое вино, которого у тебя тут нет, кстати.
Кот промолчал, явно улыбаясь в усы. Много, мол, ты знаешь – что у меня есть, а чего нет.
-  И, к слову, - сказал я отъезжая, -   это ты ещё нормальных ненормальных не видел. И похоже, что скоро увидишь.
Ведь вряд ли Людка поедет в ту квартиру на Ленинском, с её окнами, выходящими на проспект.


август 2013

Затянувшиеся прощания.

Говорить по телефону «как все» Паола как раз и не умеет. Не помню, чтобы разговор начался нормальной фразой, как-то:
 «Привет, это Паола».
Так ей и скучно, и невозможно. На этот раз кукольный голосочек из трубки обратился ко мне по имени и поинтересовался, что я делаю сегодня после шести. Ответил (несколько грубовато, пожалуй): буду, мол, на работе; и трубка пропищала, что, в таком случае, - пропущу лучший вечер в своей жизни.  Характерный акцент все же проступил в английской речи, стало ясно, что к чему. Поинтересовался только:
- Паола, ты через синтезатор голос пропустила?
- Да ну тебя, - ответила она уже своим, но все же неестественным голосом спустя пару мгновений.  - Всё удовольствие поломал. Сдался мне твой синтезатор! Гелия вдохнула и все дела.
- Ради того, чтобы меня разыграть?
- Конечно! Тебе ж весело было?
- Умираю, - говорю, -  от весёлого хохота. Как дела у тебя там?
- Дела хорошо. Работать надоело только, да и соскучилась. Давай, приезжай на неделю – другую. На лыжах покатаемся, я домик сняла в горах. Экипировку с собой тащи, здесь дорого, да и не все на тебя натянешь.
- Момент, - говорю я, сверяясь с календарем. Заодно и на сайт зашел, проверил билеты. – В пятницу вечером буду в тебя.  Нормально?
Она помолчала, слышно было только шум. Потом ответила этим самым дурацким (от гелия) голосом:
- Да уж, придется мне потерпеть. Встречаемся в диких Альпах, адрес смс-кой. Чао, мой романтичный.
- Увидимся, дорогая!
Как же, увидимся. Мы не встречались никогда, да и не намерены. Звонок - это значит новая работа.

Я встал из-за стола, потянулся и выглянул во двор. Зимнее солнце почти село, на площадке Юра протирал стекла у старого БМВ бутылочного цвета. Сделал уже, клиента ждешь, - так ляг, отдохни. Нет, прибрался, машину прогрел, зеркала и стекла полирует. Делать это никто от него не требует, дополнительных денег сам не спросит, потому что машины любит, как живые существа.  За то и ценим, что я, что клиенты. Со мной в супермаркете стали здороваться, как Юра на работу вышел. Немолодые жители Праги – не самый приветливый народ, но вот эту щепетильность в работе заметили.
 Я автоэлектрик, смею думать, - неплохой. С некоторых пор есть своя мастерская на Праге 6, тут и живу. Купил дом, построил гараж, зарегистрировал бизнес, нанял троих чехов.  Денег в первый год потерял баснословно много.  Да и сейчас не Клондайк. Но, с приездом Юры, дела пошли лучше.  Документы на него долго делались, зато теперь я не беспокоюсь за первый гараж.
Большинство моих клиентов ездят на старых машинах. Авторизованный сервис для них дороговат, а Юра умеет все. Работает как старый портной в Бердичеве, - быстро, хорошо и не отвлекается. Так бывает, хотя долго не верилось.
 Этот луганский самородок трудится здесь по 3 месяца, потом уезжает к семье. Через месяц возвращается. Четыре недели мой чех, Петр, работает полное время, но клиенты предпочитают иметь дело с Юрой, если можно - ждут. Петру остаются только срочные поломки.
Живет Юра в гараже, на втором этаже, мне не мешает. Пьет, но аккуратно и всегда сам, избегает попадаться на глаза. Обычно сидит у окна и смотрит на парк. В такие моменты я его не беспокою. Собака Юру любит больше, чем меня, так что они ещё и дом сторожат.  Я, собственно, отдаю ему все, что остается с первого гаража, после уплаты налогов, аренды и зарплаты Петра.
Меня кормит гараж №2, это совсем другой бизнес. Он в доме, на первом этаже. Отдельный въезд, дизайнерская отделка, комната отдыха с кинотеатром. Правда никто ею не пользуется, клиенты оставляют авто и уезжают на такси. Владельцам старых Корветов и Астон - Мартинов ждать некогда. По меньшей мере, в гараже. Иногда машины пригоняет водитель.
Когда я получал сертификат механика «Ягуар» (он был первым в списке), то был настолько наивен, что думал, будто низкие цены плюс бесплатная гарантия обеспечат мне поток клиентов. А большинство владельцев таких машин принимает решение не на основании прайс-листа.

Очень, очень туго, по рекомендациям старых киевских знакомых, входил я в рынок. Дал рекламу об индивидуальных настройках суперкаров, заплатил кучу денег бывшей звезде гонок DTM.    Он рассказал с экрана, как доволен своим автомобилем, после индивидуальной «подгонки» управления двигателем, подвеской под его стиль. И – получилось. Не сказать, чтобы отбоя от клиентов не было, но… Некоторые приезжали по несколько раз, перенастраивать. Самыми довольными оставались те, кто не способен отличить изменившиеся настройки от заводских. Они-то и рассказывали в своем кругу, что «Рапид» теперь стал много резвее.  «Всех "делаю".  А повороты как проходит! Стоило тех денег, что говорить!»
Я всегда поддакивал. И менял, что говорили. Любая из этих машин, когда в хорошей форме, проходит повороты и реагирует на педаль газа – будь здоров. Остальное, скорее, вопрос убежденности.
Чтобы соответствовать мнению тусовки о «спецах», я купил себе убитый Шелби 67го года. За год сделал, стоит под навесом. Эта машина не по мне, но клиенты считают излишне экстравагантным, когда человек, которому доверяют спортивные авто, ездит на «Вольво». На их сборища я еду на Форде, а универсал, притом дизель, - прячу в первом гараже.
За полтора года у меня обслуживались всего десяток машин с чешскими номерами, в основном срочно и по мелочи. Но вот немцы, австрияки, поляки – приезжают. Приглашают на слеты, еду за новыми знакомствами. Вожу я так себе, как раз для Вольво, поэтому в заездах не участвую, ссылаясь на травму ноги. Травма была, все по-честному.  А на моей машине другие водители выиграли несколько гонок ретро - автомобилей. Кубки стоят на полке, в гараже. Сюжет был по новостям. Паблисити -  что надо!
Собственно, обо мне все. Почти все. Рассказывать можно много, конечно. Как и о любом человеке, под настроение.
 Достав из холодильника бутылку пива, сел к компьютеру.  Заказал билеты. Посмотрел погоду – ожидаются морозы. Сейчас даже и не верится, до середины января дожди и лужи. Хорошее это дело – зима без мороза, в Праге с такой погодой порядок. Впрочем, вот уже два года подряд зимы снежные были. Но короткие.
Солнце село, настроение отрешенное, как всегда перед дорогой. Провел пальцем по стойке с дисками, остановился на Гиллеспи/Паркер. В самый раз. Собирая вещи и укладывая сумку, подтанцовывал под «Ночь в Тунисе».
Вещей немного. Дорожный несессер, белье, носки, запасная пара джинсов. Пуховый жилет под горло – морозы ведь обещают. На все это сверху – кофр с «кормильцем». Он похож на докинг- станцию к лэптопу, только много толще. Собственно, когда меня вызывают к багажу в аэропорту и спрашивают: «эт чего?», - я так и говорю – специализированная докинг – станция. В паре с ноутбуком – хороший инструмент для диагностики и прошивки электронных «мозгов» автомобиля. Раз Паола сказала – бери снаряжение, понадобится, стало быть. Сбоку пристроил штатив, ездить с ним неудобно, зато у машины пригодится.
Да, она ведь СМС обещала с адресом. Я положил в карманчик рюкзака симку Оранж, которую мне дали в прошлый раз и новый телефон, сняв упаковку.  Кажется, все.
Закрыв рюкзак и сумку, выглянул в окно. БМВ исчезла, в комнатке над гаражом горит свет. Захватил пару пива и пошел туда. Постучался, толкнул дверь.  Юра в трусах молотил грушу, подвешенную в углу коридора, у туалета. Увидев меня, кивнул и зашел в ванную.
Я сел в кресло у кровати, открыл пиво. Взял со стола Библию на русском языке, перелистал. Закладка лежала на Книге Притч. Юра часто читает Притчи вечером, утром – Псалмы, где вторая закладка.
Он старше меня лет на десять, точно не помню, хотя заглядывал в его паспорт, оформляя приглашение. Говорить о себе не любит. Знаю только, что был вице - чемпионом Украины по боксу среди юношей в семидесятых, после армии почти сразу сел за разбой, в конце восьмидесятых снова сел как руководитель группировки. В тюрьме познакомился с православными ребятами, которые приходили навещать заключенных. Принял крещение, прямо там.  Вышел уже в середине девяностых, и «завязал».  С этим были проблемы, кажется.  Вернулся к жене и детям, от которых когда-то ушел.  В тюрьме Юра поднаторел в обслуживании авто, там делали машины "нужным" людям. Руки у него были «золотые», за что ни брался – выходило на загляденье красиво.  Поэтому построил себе гараж в огороде и начал возиться с соседскими машинами. Потихоньку собрал на старую 21ю «Волгу». Машина досталась полностью «убитой», и он гордился, что смог восстановить все своими руками. 
Познакомились мы в Каневе, на слёте машин - ветеранов. Я там приглядывал за Бьюиком   - Риверой, как механик. У машины капризничало зажигание, хозяин не хотел осрамиться. В первый день, за несколько часов до общего парада, худой и длинный одессит на Талботе-Симке помял дверь о дерево, паркуясь.  Она изогнулась и не хотела закрываться. Интересная, в общем, машина, с подвязанной дверцей смотрелась комично. Хозяин был бледен и нервно пытался закрыть покалеченную дверь.  Юра, по доброте душевной, взялся помогать. За два часа при помощи колесной камеры, насоса, деревянных клиньев и киянки он выровнял поверхность, пригнал замок. Я ждал начала смотра, лежа в траве по соседству.  И наблюдал за его движениями. Если что- то не получалось – Юра хмурил брови, смотрел на небо. Срывал травинку, грыз. Рылся в багажнике своей Волги. Затем они с хозяином копались в багажнике Симки, Юра снова брался за инструменты и дверь, в результате, получила приемлемую форму и стала закрываться. Краска, конечно, осталась ободранной, а поверхность двери – мятой, но это лучше, чем веревочки.
«Волг» там было около десятка, Юрина бросалась в глаза своим классическим зеленым цветом и почти полным соответствием оригинальной комплектации.  Я похвалил, разговорились. Оказалось, что он в одиночку приехал из Луганска за ночь, посетовал на расход топлива на полной скорости. Я спросил, кто делал кузов, узнал, что он сам – задумался, и записал телефон.  Потом я пару раз вызывал его в Киев, чтобы вместе восстанавливать машины, которые мои знакомые периодически мяли, гоняясь друг с другом на раритетных авто.  Юра мог «выколотить» правое крыло, имея перед глазами только левое, как образец.  Работал быстро и хорошо. Все время молчал, любимые инструменты возил с собой. За работу в Киеве платили больше, он уже подумывал переехать работать сюда, но тут я убрался в Чехию.  
Уехал я в 2008м, в самый разгар кризиса.   Недвижимость тут подешевела, и, потратив на все бумаги, ремонты и переделки почти полгода - повесил на воротах вывеску: «Автоэлектрика». Потом ещё полгода смело доделывал строительные мелочи, отвлекаясь на редких клиентов. Часто нервничал из-за привычки сотрудников работать в стиле «от» и «до». Работу они хорошо делают, и, тем не менее, я позвонил Юре и пригласил сюда. Думал он не долго – детям помогать надо, а работы не хватало. Теперь этот бизнес сам себя кормит. Уже прогресс.
Юра вернулся из душа, я коротко рассказал, что уезжаю в Италию кататься на лыжах. Обсудили за пивом текущие вопросы, обычно он кивает молча, не расспрашивая. Догадывается о многом, наверное, но вида ни разу не подал.
Утром встретился с бухгалтером, подписал бумаги.
Эта мастерская без меня чудесно функционирует (пока тут Юра), и я решил отдохнуть денек перед отлетом. Слонялся по городу, сидел в кофейнях, наблюдал, как солнце прячется за крыши.  Вернулся пешком, проверил сумку, документы, убрался на кухне. Затем спустился в комнату - кинотеатр, пересмотрел «Тень» с Далем.  Очень мне их пара с Вертинской нравится. Посидел у окна ещё немного, глядя, как съезжаются после работы соседи, наполняя желтым светом прямоугольники оконных проемов.
Перед командировкой всегда немного тревожно, поэтому я выпил горячего вина и рано лег спать.

В пятницу к обеду уже был в Венеции. Отправился на катере на другую сторону лагуны, в Кьодджу, зашел в полупустое кафе на берегу. Спросил кофе, достал симку, вставил в телефон. Зарегистрировался в сети, прочитал смс от Паолы. Переписал адрес. Вызвал такси, зашел в туалет и спустил сим-карточку в унитаз. Телефон погрузил в воду, вынул батарейку и выбросил все в мусор.

Эти меры предосторожности напоминают детские игры в шпионов, но я не привык нарушать правила.

Пока таксист вез меня до Монтегротто, уже почти стемнело. Вечером морозно, а днем, на солнце, - натурально весна.
На этот раз меня доставили к вилле у края горы, отделенной от остальных высоким забором и большим садом. Отпустив таксиста, я нажал кнопку переговорного устройства, дверь открылась сразу.  В глубине сада меня встретил приветливого вида охранник. Я сказал, что ищу Нину, он легко поклонился и проводил в холл. Там было пусто, и горел камин. Как только присел к огню, из боковой двери возникла немолодая итальянка и подала поднос, где была чашка эспрессо, стакан воды и бокал белого вина.
 Молча взяв вино, кивнул и стал смотреть в огонь. Служанка напоминала Антонеллу Рудджеро на излете карьеры. Что за фемина была, дивный  голос. Напевая шепотом "Римские каникулы" я оценил молодое вину. А в то далекое время мы так бредили Италией, сплошное Сан-Ремо, мартини, комиссар Каттани, черные Альфа Ромео. И Антонелла была так непохожа на остальных крикливых участников фестиваля (на совковых вокалисток - и подавно), что покорила сразу и надолго. Ещё поет бабушка, иногда слушаю сольники. Может, ей машину починить надо? Пусть бы только свистнула, это мы мигом.
Пока я мычал песню и улыбался воспоминаниям, охранник стоял у двери, глядя в сторону и стараясь не беспокоить меня своим присутствием.
- Обслуга тут дрессирована что надо, - подумал я про себя, - наверняка за дверями есть ещё пару человек: уборщица, второй охранник. Тем не менее, кажется, что я совсем один. Интересно, если попросить служанку спеть дуэтом - согласится? Я потом Юре расскажу, что пел с Антонеллой. Пусть завидует.
Нина, спустившаяся ко мне минут через десять, оказалась высокой девушкой в шубке, изумрудный цвет глаз различим даже в полутьме. Мы обнялись и расцеловались, как старые знакомые.  Поправил, по-свойски, ей локон над ухом.
 Пока спускались в гараж, Нина висела у меня на руке и щебетала что-то лестное. Я языка не знаю, кивал и улыбался.
В гараже она открыла багажник трёшки БМБ. Я положил сумку и рюкзак, мы ещё раз обнялись прямо под камерой наблюдения. Раз нас уже никто не видит, можем себе позволить. Она отрыла ворота и села за руль. Когда выехали во дворик с другой стороны виллы, ворота перед нами открылись сами по себе, и моментально захлопнулись за машиной, словно боялись, что вслед за нами выскочит кто-то ещё. Минут десять ехали под музыку из категории “Lounge”. Потом я не выдержал и, покрутив настройки приемника, поймал джазовую станцию. Нина не отреагировала, она гнала машину по кривым дорожкам, ловко уклоняясь от встречи с мусорными баками, выдвинутыми чуть ли не на центр дороги. Звук мотора выдавал версию 3М.
Мы вкатились во двор каменного домика, ворота были открыты. Проводив меня к двери, Нина улыбнулась и уехала.
Я осмотрелся – обычное жилище, ничего примечательного. На столе - коробка с сигарами, бутылка кьянти, три бокала.  Значит, будет кто-то ещё, кроме нас с Витторио. В том, что появится Витторио – я не сомневался: куда бы меня не привозили Нины, Доры, Клары, а один раз даже рыжая «Надья» - в конце пути всегда появляется высокий худой дядька с залысинами. Потому что он дирижер всего этого маскарада. Курит сигары вот эти - Toscano Garibaldi, пальцы желтые.  Кашляет. Дотошный до занудства. В остальном – нормальный работодатель.
Третьим был обритый наголо плотный поляк. Познакомились, поболтали о холодах.  Я пил вино и ждал, когда Витторио перейдет к делу. Это у него происходит обычно к середине сигары. В моей системе измерения – один бокал вина.
Работа была в Варшаве. Некий Гжегож, совсем нехороший человек, обманул других (по-видимому, хороших) людей на несколько миллионов долларов. Бизнес был чистый: импорт - экспорт, но этот самый Гжегож ухитрился взять, вывести и не отдать. Парень, стало быть, неглупый.  Но это не мое дело.
Теперь эти хорошие люди хотят повидать Гжегожа, чтобы рассказать ему, что воровать некрасиво. А так же попросить о возврате денег.  Прошло уже несколько лет с того момента, как наш польский клиент стал богаче на парочку миллионов, чувство опасности притупилось, можно подобраться. Я нужен, чтобы его авто сломалось в нужном месте в нужное время. Quattroporte S – машина умная, ездит товарищ на ней второй год, купил в салоне. Обслуживается там же.  Дубликат карточки и ключа есть у Петра, скопировали недавно.
- Что ж,-  говорю, - не поставить «удавку» на топливопровод с GSM модулем? Один звонок -  и машина стала через 500 метров?
Заговорил Петр, - низкий голос, сильный акцент.
- Гжегож машину любит, под капот лазит часто. Пыль протирает, любуется. Сам умеет многое делать.  Как машина станет – первым делом подачу топлива проверит, заметит. Мне надо, чтобы он спокойно дождался техпомощи. Приедет наш эвакуатор, его брелок, где есть телефона автоклуба будет заменен на другой, с похожим номером.
- Это, - спрашиваю Витторио, - всё, что от меня потребуется?
- В основном да, ещё некоторые мелочи, зависит от твоего ответа.
Я встал и подошел к окну. Сильный ветер качал под фонарем черные ветки персиковых деревьев. Дальше, по мере отступления от круга света, сад становился похожим на темную, бушующую массу. За ним, в темноте, чувствуется силуэт горы.  Неуютное зрелище.  Глотнул вина, прислонился к стене.  Имеем Квадропорте 2009го года. Блок управления двигателем разнесен, процессор под панелью приборов, второй OEBD. Две основные шины обмена. Разъёмы, переходник… Должны такие колодки у меня быть в гараже, где-то во втором шкафу...
- Есть два варианта. Самый «чистый» - машина встанет при достижении определённого пробега.  Потом сбросим память, и не будет никаких признаков внешнего вмешательства. Если он под капотом протирает – разъёмы без грязи, подключусь с минимумом следов.
 - Это не лучший вариант. Он часто меняет маршруты, угадать удобное место будет трудно. Шум нам не нужен, а если спугнем – потом ждать долго. Что ещё?
- Второй – модуль, управляемый через мобильник, Подключение – небольшой кабель и четыре проводка, подвяжу к шине, заметить трудно. Сам блок убирается под панель, доступ снизу. Открыв капот - не увидишь. Посылаем СМС с кодом -  машина встает и выдаёт ошибку электроники. Без техпомощи не обойтись. На снятие – около часа, чтобы все как было.  Для установки нужен спокойный доступ к двигателю на полчаса.
- Доступ будет. Поселишься с ним в одном доме, общий паркинг под землей. Тебе нужно ещё будет разобраться с камерой наблюдения на стоянке. По камере все подготовит Петр, нужно только выполнить. Это и есть вторая задача. Больше – ничего. С 3х до 4х утра на стоянке пусто, у лифта будет человек, даст сигнал, если кто случайно появится.
 - Конкретнее?
 - Дело нехитрое. – Петр говорил на этот раз почти без акцента, я удивился. -  Стоит у лифта выпивший, но интеллигентный старик, к прохожим приставать будет с громкими разговорами. Успеешь свернуться. Но про все детали потом поговорим.
Витторио перевел взгляд на меня.
-  Мне нужно несколько дней на подготовку.
- У тебя неделя. В ночь на пятницу нужно сделать.
После этого Петр вышел.  Мы с Витторио обсудили мой гонорар. Сошлись на части наличными, - остальное, как обычно. Приедут на обслуживание ко мне авто. Скупиться не станут, и денежки белые. Витторио положил на стол пакет с документами и банковские карты на имя Йонаса Сторда, предупредил, что права зарегистрированы в системе, но на пристрастные проверки все же лучше не нарываться, фото «перезалито». Адрес, билеты. Несколько мобильных телефонов с зарядками. Один - для связи с Петром, айфон –для остального.  Ещё пара симок, чтобы менять основной номер.  Попрощались.
Я вышел в соседнюю комнату. Переоделся. Гардероб мне подобрали более строгий: короткое пальто, тёмно-зелёный шарф, полуботинки с круглыми носами, рубашка, красный свитер, джинсы. Белье, одежда, - все лежало в большом чемодане вишнёвого цвета. Цвет мне показался слишком ярким, и правда, - всю поездку с ним было дискомфортно. Не знаю почему, хороший цвет. Я пристроил туда свою сумку, «старую» одежду оставил в шкафу. Петр ждал в машине, до вылета оставалось не так много времени, а в аэропорт Болоньи ехать полтора часа, по его словам.
По дороге рассказал мне о деталях. План принадлежит ему, он же и будет координировать на месте. Лечу до Катовиц, оттуда до Варшавы на авто.  К утру должен быть на месте. Агент, который снял для меня апартаменты буде ждать в половине одиннадцатого. Звонить будет на номер, который в айфоне.
В аэропорту Болоньи было тоскливо и одиноко, как и во всех аэропортах вечером.  Регистрация, пустая болтовня с полноватой американкой моих лет, несколько глотков влажного ночного воздуха и кресло у прохода. В полете читал «Памяти Каталонии» Оруэлла. Кажется – недавно все происходило, и недалеко сравнительно. Но выглядит репортажем с другой планеты -  непонятная логика, непонятные идеалы. Понятное нежелание стрелять в людей.
Задал себе вопрос: будь у меня жена, - стал бы я её брать с собой в страну, где идет гражданская война?  Определённо - нет, от этого мысли автора стали ещё более отчужденными.  Я, когда Стругацких читаю – и то больше могу к себе применить.  Прочел ещё пару страниц и задремал.
В аэропорту Катовиц стоял парень в форме «AVIS» с табличкой «Carrefour 64». Я подошел, поздоровался, он взял чемодан и провел на стоянку авто. Там попросил посмотреть права и передал ключи и документы на серебристый хэтчбэк Опель Астра, помог уложить чемодан и исчез.  В багажнике уже лежала раскладная стремянка и большая сумка с инструментами. Рядом, в пакете – спецодежда электрика.
Я сел в машину, завелся, и ещё некоторое время возился с рычажками зеркал, регулировками сидения и вылета руля. Когда все получилось – накатила усталость.  Половина второго ночи, спать хочу. Вздохнул, потер глаза и, забив в GPS Варшавский адрес, неспешно катился по дороге. Трава была припорошена снегом, датчик на панели показывал -12С. Выехав на Варшавскую трассу, стал в правый ряд, высматривая открытое кафе. Через полчаса увидел ярко освещённый ресторанчик, почти пустой. Попросил «американку» у симпатичной, скрывающей зевоту официантки. Проверил прогноз – будет мороз, без осадков. Это на руку, машина чище снизу и под капотом.  В теплом помещении спать хотелось сильнее. Заказал ещё двойной эспрессо, и пил его мелкими глотками. Не люблю крепкий кофе без молока. Может быть от этой нелюбви сон и прошел. Аппетит тоже проснулся, с удовольствием перекусил парой горячих бутербродов и яичницей с ветчиной. Когда рассчитывался – официантка поинтересовалась, откуда я так хорошо знаю польский. Рассказал, что по работе бываю здесь. Девушке явно хотелось подбодрить меня, но в результате она смутилась. Поляки хорошо реагируют на попытки иностранцев говорить по-польски. Надо будет использовать это активнее. Сидя за рулем, я стал себе придумывать, как далеко тут можно будет зайти. Вдруг, если подкатить к этому Гжегожу, и попросить его на хорошем польском - может он сам отдаст мне машину на полчасика? По доброте душевной. Этот и подобные сюжеты забавляли меня, пока я обгонял автобусы и грузовики на слабо загруженной трассе. После Ченстоховы остановился на заправке. Кроме кофе – купил ещё несколько дисков со стойки. Выбор небольшой, но сборники Клэптона, Роллингов и Синатры меня устроили. Еще взял, причем со скидкой, невесть как туда затесавшийся INXS “Kick!”. С него и начал. У Астры акустика была так себе, добавил басов.  До Варшавы ехал, подпевая им всем.
В город попал аж в половине восьмого. Субботнее утро, желтые солнечные пятна на стенах домов, дороги свободны. Крутнувшись на Маршалковскую, проехал до Ратуши, потом дал круг до музея Восстания и свернул на Длугу. Запарковался во дворе и пошел в маленький Старбакс на перекрестке, я его присмотрел прошлый раз.  Взял в ладони огромную горячую чашку и сел у окна, чтобы смотреть на прохожих. Утром, в незнакомом городе, это самое интересное.
Их было немного. Пожилой мужчина в тяжелом старомодном пальто и в шляпе стоял на остановке, растирая красные от мороза уши. Девушка в пуховике пробежала, одной рукой придерживая на голове объемный шарф грубой вязки, в другой несла сумку. Другая девушка в подобной «обмотке», торчит нос и хвостик. Я потом увидел, как шарфы эти продают у метро, и все кутаются прямо на ходу. Минус пятнадцать -  неприятная, конечно, температура. А я сижу в тепле, горячая чашка греет руки, в динамиках -  негромкой Питер Габриэль. Выходить наружу неохота.
До встречи с агентом оставалось почти 2 часа, и я поехал в ТЕСКО на Алее Солидарности купить продуктов.  Шопинг в чужих магазинах похож на охоту, ищешь знакомые продукты в незнакомых местах. Когда спешишь – раздражает. Но, при наличии свободного времени, даже увлекает. Камамбер, несколько упаковок бекона, овощи, оливковое масло, свежий хлеб и молоко. У полок с вином задержался дольше. Увидел южноафриканское каберне и взял четыре бутылки. На выходе потратил время с кассой самообслуживания, подбежал любезный продавец и показал, что к чему и куда совать карточку.  Это, конечно, прогресс и все такое, но лучше бы сделали отдельную кассу для туповатых туристов.
Дом, в котором я должен поселиться, впечатлял. Здание этажей на пятнадцать, немного ассиметричное. Большая гостевая парковка у входа, раздвижные двери, охранник в рубке с затемненными стеклами. Бронза, камень. Как в кино.
Агент позвонила минута в минуту. Она ждала в холле, я вошел туда с телефоном. С белого дивана поднялась дама лет тридцати, по виду – модель, прямо с подиума. Хороший английский. Невзирая на мороз и ветер -  безупречно уложенные волосы, декольте. Цацки всякие навешаны, я в них не разбираюсь, но чувствуется – и дорого и стильно. Провела в квартиру, поставленным голосом оттарабанила вводную.  Передала мне карточку паркинга, показала на схеме место и как заехать. Спустившись, я немного покружил по двухуровневой площадке, и увидел агента. Она стояла у красного купе Хёнде. Это и было мое место. Попрощались, поставил Астру на площадку №1012 у толстой бетонной опоры. Вышел, осмотрелся. Достал планшет, глянул на схему паркинга, которую мне нарисовал Петр.  Лифт – слева, у противоположной стены. Я взял чемодан, рюкзак, пакет с продуктами и пошел к лифту. По дороге отметил камеры наблюдения, все как указано: одна - у стены на железной балке, вторая – у лифта. Смотрят за машинами, у стен «мёртвые» зоны.  Парковка № 1503 -  в конце ряда, пустая. Гжегож выходные проводит за городом. Глядя перед собой, я вошел в лифт, приложил карточку и нажал цифру «10». Диспозиция ясна.

В квартире первым делом распаковал вещи, повесил рубашки в шкаф. Инструменты положил в большую холщовую сумку, собрал штатив и засунул туда же. Ноги штатива телескопические, а сумка достаточно длинная, специально покупал, чтобы носить его собранным.
 Очень хотелось спать, казалось, что в глаза насыпали горячего песка, но я продолжал раскладывать вещи, чтобы в голове потом не вертелось не сделанное. Тогда не уснуть.
Закончив, сходил в душ и улегся на диване, накрывшись пледом. Мягкая темнота мгновенно забралась под ресницы и просочилась внутрь, парализуя любое движение. Мне нравится так засыпать.
Около четырёх меня разбудил шум трамвая. Начинало темнеть. Сварил кофе, и сидел у кухонного окна с чашкой, закутавшись в одеяло. Приходил в себя после дневного сна. По улице сновали авто и трамваи, полные незнакомых мне людей. Я попытался представить себе их жизнь, их радости и заботы. Куда спешат, что у них на ужин? «Мне хотелось бы узнать, что вас ждет, и что тревожит ваши сны…» Хорошо бы  кто-нибудь зашел на минуту и поведал. Я б с ходу спросил: «Ну как оно живется в холодной Варшаве?» Человек рассказал бы обстоятельно, за бокалом глинтвейна. Хотя, вряд ли я смогу полностью понять. Для этого надо самому пожить жить тут год - другой. А у меня сегодня мало времени.
Вынул ноутбук и стал просматривать описание электроники Мазерати, делая пометки о потребных инструментах. Модуль даст Петр, остальное надо найти в мастерской.
Потом позвонил Паоле, она перекинула мой звонок на Юру. Получается, что я звоню из итальянских Альп. Юра обрадовался:
- Как отдыхается?
- Та, - говорю тоном, полным неги, - я ж только добрался вчера. Не успел понять. Но здесь очень красиво.
Взгляд мой при этом блуждал по уродливым фасадам серых пятиэтажек.
- Как у тебя?
- Та всё классно, - Юра пустился в детальное описание событий вчерашнего дня. Ему было скучно одному.
Оказалось, что в Праге тоже холодно. Утром заходил сосед, у него после мойки замерз багажник, просил помочь. Заезжал Мика, почистили контакты его Мерседеса 190, сменили провода зажигания. Юра заметил вмятину на заднем крыле, спросил разрешения заняться рихтовкой под покраску.  Я представил, как пижон Мика будет добираться через полгорода до покрасочной камеры (которой у нас нет), с загрунтованным крылом, и рассмеялся. Потом попросил прислать мне в Падую до востребования некоторые клеммы и разъемы из второго шкафа в моей мастерской. Юра все записал без вопросов и пообещал, что отправит сегодня же.  
      Затем я позвонил в ресторан в Жолибоже, где Гжегож ужинает по субботам. Попросил столик у окна.  Сделал себе багет с колбасой и горчицей, смотрел в компьютере схемы для Qattroporte S и основные алгоритмы блока. Завтра напишу програмулину разрешения внешнего блока управления и затем для сброса состояния к исходной точке. Модуль соберу в среду, как приедут железки от Юры. Некоторые мелочи придется заказать через Петра.

В ресторане было уютно.  Посредине холла стоял черный рояль, и толстый юноша бегал пальцами по клавишам. Мой столик был не удобно расположен, официант проводил к другому. Отсюда, из самого угла, я мог видеть всех входящих.  Если верить Петру, Гжегож обычно садится у стены с камином. Там три стола, только один занимает пожилая чета. Я попросил пива и углубился в меню. Остановиться на рыбе и салате с зеленью.
Гжегож (я называл его про себя Гришей) оказался крупнее, чем можно было судить по снимкам. Уверенный в себе, громогласный дядька с пузом, большой нос, длинные темные волосы, заметна плешь. Глаза быстрые, наглые. А вот его спутница понравилась - тонкая, темные волосы стрижены под мальчика. Необычный разрез больших миндалевидных глаз, какой бывает только в Польше, иногда – в Прибалтике. Именно так я себе представлял Дэми Вогел из «Дара Гумбольта». Немного присмотревшись к их разговору, только утвердился в первоначальном мнении. Гриша – самовлюбленный грубиян, типичное «хамло с базара» и вообще непонятно, что такая девушка в нем нашла. Хотя это, впрочем, как раз понятно.  Но, все же, ему бы даму на манер Луизы Чикконе, чтобы гармония не нарушалась. Сейчас – нарушается. Всем понятно, что такая девушка к лицу только человеку утончённому, возвышенному. Например – мне.
Закончив эту несложную мысль, я хихикнул, подавив утонченное желание залезть пальцем в нос.
Следующие несколько дней заняла подготовка к общению с Мазерати. Было холодно, из дома практически не выходил. Заехал в молл на Рондо Радослава, накупил продуктов. Шатался, борясь со скукой, по торговому центру. Купил короткую зимнюю спортивную куртку, шерстяную шапочку с эмблемой «Легии». И, зачем-то, – электронные часы. Здоровые такие, круглые.  Мягкая резина и масса дополнительных функций, всего за 200 злотых, как не купить?
 Эта манера покупать часы превращается во вредную привычку, дома уже штук семь в ящике лежит. А ношу старую «Гровану» на потрепанном ремешке.
Весь вечер понедельника я валялся на диване, со стаканом вина и изучал возможности новых часов.  Так и уснул, когда ночь стала совсем темной и тихой.  В полночь мое приобретение разразилось писком. Чертыхнулся, запихнул их под подушку. Потом все же встал, почистил зубы и отправился спать в кровать.
Во вторник приехал  Пётр. Позвонил и попросил сесть в такси, которое ждет меня у дома. Черный Мерседес.
Спускаясь, я успел подумать, что славянские стереотипы неистребимы. Раз богач – гоняй на Мазерати, механик – только Мустанг, а если ты крутой парень – изволь кататься на черном Мерсе, пускай даже такси.
Мерседес оказался универсалом, я даже не сразу сообразил, что это именно тот. Черный универсал – это совсем не по-гангстерски, даже «Мерседес».
Петр сам сидел за рулем, ему это удивительным образом шло. Может, родился таксистом? Но шутить на эту тему я не решился.
Тронувшись с места, он сам сказал:
- Я бы работал таксистом. Что-то в этом есть – ждать человека, везти куда надо. Тебе, кстати, куда надо?
- Мне – никуда, но раз есть выбор, то поехали к Новому городу.
По дороге обсудили состояние дел. Петра тоже беспокоило, что Гриша везде появляется с девушкой.
- Новая. Даже на работе вместе бывают. Нужно будет придумать к пятнице, как с ней быть.
Припарковавшись у здания архива, мы коротко обсудили технические детали. Из сумки, что лежала на переднем сидении, Петр достал камеру наблюдения и маленькую плоскую коробочку. Показал, как подключаться, как использовать. Там же, в сумке была посылка от Юры, перчатки, и прочие мелочи из моего списка.
Все это Петр переложил в пакеты магазина одежды и вручил мне.  Затем мы вместе обедали в дорогом (и не стоящим тех денег) кафе. Обсуждали план на пятницу. Я с уважением смотрел на графики Майкрософт прожекта и поражался квалификации собеседника.  Для меня был отдельный лист дел с пятиминутным шагом тайминга.
 Петр точно не был болтуном, но умел к себе расположить - и это мое главное впечатление от разговора.
Выйдя из кафе, я пробежался с пакетами по Фрете. Зимнее солнце садилось, окрашивая стены холодным желтым светом. Прохожих почти не было, несколько восточных туристов с фотоаппаратами плюс старичок, который чуть не сшиб меня, выбегая из книжного. Мы раскланялись, и я продолжил прогулку до ближайшей стоянки такси.
Дома попрактиковался с камерой, доводя движения до автоматизма.  Камера на паркинге закрыта кожухом, придется открутить два винта, чтобы добраться до кабеля.
Оставшиеся пару дней я много спал, пил вино, готовил еду и читал. Два раза подкараулил Гришу на паркинге. Записал на видео, как он   закрывает машину в среду. Просмотрел записи - ничего особенного.  Рано утром, пройдя мимо его машины, издали проверил мой ключ. Замок сработал, я запер авто и пошел к своей Астре.  Съездил в Старбакс, выпил кофе. Вернувшись, поставил камеру, чтобы опять записать Гришин выезд, и пошел досыпать.
Проснувшись, принялся отлаживать программу, гоняя на симуляторе. К обеду все заработало, но я на всякий случай написал альтернативный вариант с отказом по подвеске.  Поставил в «краб» сим-карточку, пристроил контакты. Протестировал в рабочем режиме. Порядок.
Вечером приехал Петр, мы опять говорили в машине. Все так же не было решения по девушке.  Я предложил попробовать подобрать её, когда машина встанет, типа ехал мимо, пожалел замерзающих.  На том, за неимением лучшего, и порешили.
В ночь на пятницу я проснулся по будильнику в 2:30, некоторое время пил кофе и приходил в себя. Ещё раз потренировался с видеокамерой.  Потом надел форму с эмблемой «Энерготел», сверху накинул пальто. Спустился на паркинг к половине четвертого, прошел к Астре. В закоулке у лифта стоял, ухмыляясь и раскачиваясь, дорого одетый дедуля с длинными седыми волосами. Похож на дирижера после концерта. Когда я прошел мимо, он подмигнул мне холодными глазами и дружелюбно икнул.
У машины я снял пальто, положил в багажник, оставаясь в теневой зоне. Надел кепку, взял в руки сумку и стремянку, неспешно побрел вдоль стены к камере наблюдения. Поставил стремянку, поднялся к камере и открутил винты кожуха.  Позвонил Петру. Он сбросил и сразу перезвонил обратно. Я тоже сбросил и снял кожух. В этот момент там, наверху, прохожий с дамой расспрашивает охрану о ближайшей стоянке такси. Я выдернул кабель, поставил «проставку» и воткнул кабель обратно. Нажал синюю кнопку на коробочке. Через мгновение над кнопкой загорелся светодиод – изображение поймано, теперь камера буде транслировать одну и ту же картинку, время отсчитывается в реальном режиме. Можно начинать.
Быстро пошел к Мазерати, открыл машину. Поставил сумку с инструментом у пассажирской двери.  Нырнул под капот и снял пластиковую защиту колесной арки. Подсоединил «краба», просунул провода в моторный отсек.  Вынул из сумки штатив, поставил «кормильца» с ноутбуком, открыл капот. Подцепил контакты, аккуратно завел провода «краба» за общий жгут. Включил зажигание и пустил программу.  Потом разрешил управление от внешнего устройства, прогнал тест оборудования, отсоединил и убрал в сумку компьютер со станцией. Закрыл капот и завел машину. Отклонений не было, я заглушил мотор. В это время раздался шум заезжающего авто. Я закрыл капот, быстро положил на бок штатив и лег рядом на землю. Авто стало через ряд, я лежал и злился на неторопливо идущих к лифту поздних жильцов. Старик у лифта запел, раздался хохот. Потом загудел мотор, я поднял голову и посмотрел на сторону лифта. Седой человек держался за стену, покачиваясь. Пронесло.
Быстро поставил на место подкрылок, потер шурупы заготовленной жирной и грязной салфеткой. Заглянул в салон, проверил карманы и сумку – все на местах, ничего не забыл.  Закрыл машину и неспешно пошел к стремянке за камерой. На паркинге было пусто.
Отсоединил коробочку, нажав все ту же кнопочку. Когда погасла синяя лампочка -  быстро переключил кабель, воткнув его в гнездо камеры.  По идее - должно обойтись короткими помехами на экране, для камер этого типа ничего удивительного. Завинтил кожух, протер винты той же грязной салфеткой.
Сложил стремянку и вернулся вдоль «слепой» стены к машине.  Убрал в багажник стремянку, накинул пальто, посмотрел на часы. На все ушло 22 минуты, недурно. Взял с собой сумку, поднялся в квартиру и доложился Петру по телефону.  Потом разделся – белье пропиталось потом, хоть отжимай. Руки пока, допустим, не трясутся, но волнуюсь сильно. Стрёмно рыться в чужой машине.
После душа позволил себе полстакана виски. Сон вернуть не получится, поэтому погасил свет, добавил пару кубиков льда и сел у окна. Редкие машины на улице Сломиньскéго, город спал, мигая желтыми огнями светофоров. Под жестким морозным небом – это похоже на смерть. Но вот едет мусоровозка, в окне дома напротив зажегся свет. Он не мертв этот город, он спит, отгородившись от холода и ночи толстой чешуей кирпичных стен, завернувшись в асфальтные ленты улиц. Просто очень тихо спит.
Я, когда переехал в Прагу, был немало удивлен этой ночной тишиной. Никто не орет, не слышно музыки из проезжающих автомобилей. Даже шаги прохожих кажутся тише, чем в Киеве. О караоке при открытых окнах и говорить не приходится. Сон – значит сон. Вот и Варшава безмолвствует.  Когда мне не спится в Праге -  я могу позвонить Вадиму в Сан-Франциско. У него день, мы болтаем о делах давно минувших, с полуслова понимая старые шутки. Два друга – эмигранта, не умеющих, да и не желающие заводить новых приятелей. Они не так-то и легко теперь появляются.  Я за последний десяток лет сблизился только с Юрой и ещё Ласло, который приезжает ко мне на синем Корвете. Но это не то, а звонить Вадиму сейчас нельзя, потому что я, временно, Йонас. Поэтому достал планшет, заложил ноги на подоконник, и принялся перечитывать «Город» Саймака, в который раз растворяя одиночество в тысячелетних промежутках времени и космических расстояниях.
К половине шестого стакан опустел, к семи я заснул, перебравшись на диван.
Вечером сидел в ресторанчике на Плохочинской. Аппетита не было, пил чай. По звонку Петра покатил по пригородной дороге. В лесу за Бялобжегами обратил внимание на «Транспортер», стоящий без огней в ответвлении дороги. Через пару сотен метров мигали оранжевые огни "аварийки".  Синяя Кваттропорте стояла у обочины, рядом нервно ходил высокий мужчина.
Я остановил машину чуть впереди Мазерати. Подошел к Гжегожу, который бегал взад – вперед, выдыхая клубы пара.
- Вам, - говорю, - нужна помощь?
- Со мной все в порядке. – Сказано было тоном, который только подтверждал тот тезис, что хам – всегда хам. Даже когда у него проблемы.
- Я могу подвезти, чтоб Вы не замерзли, тут так холодно…
- Пан иностранец? – он смотрел не узнавая, хоть мы мельком сталкивались в парадном.
- Датчанин, - говорю. - Но какая разница?
- Я жду сервис, - Гриша перешел на английский, - и поэтому должен оставаться с машиной.
- Приглашаю Вас посидеть в моем авто, там тепло,-  сказал я и тут же пожалел. А вдруг согласится?
- Гжесю, - из Мазерати вышла девушка, - давай примем любезное приглашение пана, я так замерзла!
Гриша колебался. Посмотрел на меня с недоверием. Потом на мою потрепанную Астру. Снова на меня.  Демонстративно сфотографировал номера. Девушка стояла рядом с ним, держа рукой на горле ворот шубки. Я глянул на открытые туфли на её ногах и поцокал языком.
- Мог бы учтивый пан, - решился Гриша, -  довезти пани до ресторана у поворота на Рыню?   Я отдам машину в сервис и подъеду туда.
- Почту за честь, - говорю. - Только мне нужно указать дорогу.
- Прямо около 2х километров, на первом перекрестке слева будет ресторан. Над входом большие рога освещены зеленой лампой. Пани покажет.
- Прошу, - отворил заднюю дверь Опеля. Когда девушка села, я попрощался с Гришей.
Осторожно выехал с обочины и покатил к ресторану.  Цифры на панели приборов показывали 21:37, через минут десять появится «техничка», если часы не врут. Сознавать, что Гриша будет бегать по обочине ещё какое-то время было приятно. «Мерзни- мерзни, вовчий хвіст».  
Девушка сидела, положив сумочку на колени. Я покрутил ручки термостата, выставив максимум и направив поток воздуха на ноги. Некоторое время молчали, потом я заговорил:
- Мазерати очень хорошая машина, но не привычна к морозам.
- Это ужасно, я так замерзла! И испугалась, - она улыбнулась мне в зеркало, - спасибо Вам.
- Жалко, - говорю,-  что Ваш папа не согласился ехать с нами. Погрелся бы, когда ещё тот сервис приедет?
- Он не любит, когда ему помогают. Сам всегда справляется. - Она помолчала. – И он мне не папа.
- О, - говорю сконфуженно, - простите мою бестактность.
- Не мешает. Можно я закурю?
- Прошу. Но мы уже приехали, похоже.
Я подкатил ко входу в ресторан. Поперек паркинга стояло два БМВ, и несколько парней курили рядом. Открыл дверь и помог девушке выйти.
- Я Вам очень благодарна, - сказала она.  Поклонившись, я спросил, могу ли быть ещё чем-нибудь полезен.
-Нет, нет, все в порядке.  Спасибо.
Сев в машину, отъехал со стоянки. Посмотрел в зеркало, как девушка скрылась за дверью. Парни что-то кричали ей, махали руками. Потом стали громко смеяться в спину. Я достал телефон, и проверил на Фейсбуке статус моего нового друга Николаса.
«Не помню, - написал он несколько минут назад, - такого холодного вечера. Или это часть плана ЕС по экономии на отоплении в Греции?»
 Рядом была ссылка на сайт метеослужбы.  Согласно нашей милой игре в шпионы, которую так любит старина Витторио, -  это значит, что «техничка» забрала Гришин Мазерати. И его самого.  Можно немножко расслабиться.
Я уже выехал на шассе в сторону Волицы. Перед мостом развернулся и покатил обратно в Варшаву. Немного дрожали руки от пережитого волнения, ехал медленно, стараясь сосредоточиться на музыке. И вдруг отчаянно захотелось поговорить. Просто посидеть и поболтать с той девушкой, которую я подвозил. Неосторожно,-  это да, и Витторио расстроился бы, но как он узнает? Должно обойтись. Она очень мила, а у меня нет больше знакомых в этом городе. Петр есть, но ему не до меня. К тому же, если поставить рядом Петра и девушку – даже Витторио меня поймет.
Я свернул к ресторану. Парней не было, БМВ на месте. Вот и милый повод.
Она сидела на столике в углу. Подняла глаза, улыбнулась.
- Извините, - говорю, - мне было немного неспокойно, из-за тех парней на стоянке. Они выглядели агрессивно. Позволите мне выпить кофе с Вами?
Она улыбнулась и кивнула.
- Меня зовут Рита.
- Приятно познакомиться, Рита. Я – Томас.
Рита хмыкнула:
- Это похоже на диалог в группе изучения иностранного языка.
- Начальный уровень,- говорю – Идет ли пани в театр сегодня вечером?
  Она засмеялась.
- Нет пани, сидит в ресторане с малознакомым человеком.
- Это не принято, не респектабельно и предрассудительно?
- Очень даже.  Отличный словарный запас, кстати.  Предрассудительнее некуда.
- Гм. Это такой оборот мне не по зубам, но смысл улавливаю. А если мы пойдем в театр, кино, концерт или лекцию в планетарий?
- Уже лучше, но перед Гжегожем будет неловко.
- А кто это?
- Мой друг. С «Мазерати».
- Ой,- говорю, - беру свои слова обратно. Я о нем забыл. Но сам факт возможности похода со мной в театр, кино, концерт или планетарий пани не отрицает?
- Вам нужно поработать над мягким «Ч». А по сути - не отрицает. Тем более, что вышеупомянутый друг Гжегож бросил меня.
- Как это?
- Вот так. Не звонит, трубку не берет.
-Совсем?
- Нет, сперва наорал на меня, когда перезвонила, чтоб он не думал, что Вы меня похитили. К нему как раз эвакуатор подъехал.
- Были, -  говорю, -  мысли такие -  похитить. Воспитание не позволило, все эти театры, кино, планетарии... Теперь каюсь.
- Так я людей вижу сразу. Вы не такой.
- Послушайте, - это даже немного обидно. Но верно. Вы только не расстраивайтесь, это Ваш друг из-за машины переживает.  Пока не убедится, что его ласточка в порядке – не успокоится, так бывает. Была бы у меня такая машина – я бы тоже очень переживал.
- За меня он, стало быть, не переживает? Я - не ласточка, выходит?
- Ну что Вы,-  говорю, - самая что ни на есть ласточка, непременно переживает, но у него стресс. Это же совсем необычная ситуация – застрять   на машине посреди леса, да ещё в такой мороз.
- Если бы, - вздохнула Рита, - у него это бывает без всяких поломок. И даже часто.
Я не знаю, почему дамы с такой легкостью говорят на личные темы с малознакомыми людьми. Но это факт, и глупо его не использовать для пользы дела. Сочувствующий незнакомец, который к тому же не похитит – что в этом дурного?
- Так Вы ещё раз позвоните, -  говорю, -  спросите - что и как. Ему будет приятно.
-Нет уж, - отрезала Рита. - Я ему не мама. Пусть сам звонит с извинениями. Хоть бы раз подумал о том, что приятно мне.
Передо мной поставили «американку». Добавив молока, я поднес чашку ко рту обеими руками, и смотрел Рите в лицо поверх фаянсовой кромки.  Она курила, глядя в окно. Возникло смутное, едва различимое ощущение, что это лицо я видел раньше. Давно. Очень давно, так что не вспомнить.  Тёмные, спокойные глаза, прямой нос. Жесткая линия рта.
«Да, - подумал про себя, - она не станет обрывать телефон. Неделю точно будет ждать, пока бедный Гриша извинится. Это хорошо, Петр говорил, что больше клиента никто не хватится. С его-то характером…»
Рита, вспомнив обо мне, улыбнулась и спросила, переходя на «Ты»:
- Томас, а ты чем тут занят?
- Называй меня Томом, так привычнее. Я занят приглашением дамы в театр, но пока безуспешно. Видимо все дело в мягком "ч".
- Нет, дело в том, что я не люблю театр.
- Во как, - отвечаю, - я тоже.
- А зачем приглашал?
- Пытался произвести впечатление интеллигентного человека.
- Не получилось.
- А, - говорю ей, допивая кофе, - у меня всегда так. Даже привык. Да ходить в театр недешево, так что экономию навел.
- И как потратишь съекономленные деньги?
- Я на Мазерати начну откладывать. Чтоб в следующий раз впечатление было более благоприятным.
- Мазерати, - это да, - улыбнулась Рита, - Это поможет. Много тебе ещё откладывать?
- Почитай всё. Я только начал.
- Это жаль, я совсем состарюсь, наверное, к моменту покупки.
- Неприятная перспектива, особенно учитывая мой возраст. На Астру ты не согласна?
- Нет, -  она ответила вполне серьезно, - на Астру я не согласна.
- Что же, - я поднялся.  – Пожалуй, придется взвесить, соглашусь ли я на старуху, разбогатев. Так что ты подумай ещё раз, Мазерати у меня практически в кармане.
- Ты что бросишь меня тут одну?
 Я изобразил удивление.
- Но… мне казалось – я навязываюсь с театром, кино, планетарием…  К тому же, если приедет твой Гжегож – может подумать лишнего.
- Было бы неплохо. Могу я просить заплатить за кофе и отвезти меня домой? У меня с собой ни копейки. А сидеть тут и дожидаться, пока обо мне вспомнят, не намерена.
 - Почту за честь,-  и в самом деле хотелось ещё поболтать.  Девушка мне определённо нравилась. – А ты точно не будешь бояться, что я тебя похищу, и потребую Мазерати как выкуп?
- Почему-то не буду. Да и не отдаст за меня Мазерати никто.  Но, все же, расскажи о себе, чтобы спокойнее было.
Пока ехали, я рассказал, что в командировке, налаживаю системы климата в супермаркетах.
Жила она в двухэтажном доме на Урсынове, пришлось ехать через всю Варшаву. Проводив до подъезда, я спросил:
- Тебя тут часто можно видеть?
Зря спросил, потому что Рита напряглась. Нехотя ответила.
- Теперь – каждый день, наверное.  Если не уеду отдохнуть.
Я отступил на шаг и, стремясь загладить неловкость, произнес максимально вежливо:
- Рад был знакомству. Очень приятно было встретить пани.
Поклонился и сел в машину. Рита, после некоторой паузы, подошла и стукнула в окно пассажира. Я опустил стекло.
- Давай завтра позавтракаем вместе?
Я смотрел ей в лицо и думал: - Красивая девушка. Кого же она, все-таки, мне напоминает?
-Отчего же, - ответил, выйдя из машины, - с удовольствием.
Обменялись телефонами, и я уехал, силясь вспомнить, кого мне напоминает Рита.  Не вспомнил никого.
 А напоминала она свою маму. Выяснилось это вечером этого же дня, но обо всем по порядку.
Пока я аккуратно вел машину по полупустым улицам, вяло пререкаясь с нежным голосом из навигатора, звякнул телефон. Пришла СМС с адресом автостоянки и именем охранника, стал у на парковке небольшого бразильского ресторанчика и ввел адрес в навигатор. За широким оконным стеклом мелькнула смело одетая официантка, несущая огромный стейк и пару бокалов пива.   Я проглотил слюну. Захотелось именно холодного пива из высокого запотевшего бокала, прожаренного стейка, овощей и чтобы официантки мне приветливо улыбались. Нервное напряжение обернулось голодом и урчанием в желудке. Вытянул из сумки пару бананов, сел за руль и поехал дальше, стараясь не сосредотачиваться на видении жареного мяса, которое постоянно вплывало в поле моего сознания откуда – то с правой стороны дороги.  Периодически я чувствовал запах пережаренного края, с которого так приятно начать. Какие бананы?
Взяв талончик и въехав на стоянку, опустил стекло. Ко мне подошел невысокий дядечка в черной униформе.
 - Марек? – спросил я, широко улыбаясь. Молча кивнув, он жестами показал мне свободное место у ободранного Мерседесовского фургона с эмблемой курьерской службы.  Поставив машину задом к сетке ограждения, достал из багажника сумку, и забросил её внутрь незапертого фургона. Забрался туда сам, закрыл дверь. Гришин Мазерати стоял мордой к кабине, укрепленный растяжками за колеса и блокированный надувным валом. Передок поднят на двух резиновых подушках.  Я снял пальто, переоделся в рабочий комбинезон, поставил переносной фонарь. Несмотря на пуховый жилет, который я надел под комбинезон – лежать на полу фургона было дико холодно. Чтобы добраться снизу до жгута, пришлось выделывать хитрые телодвижения, то загибая ноги за спину, то поднимая вертикально по стенкам фургона.  А тут ещё этот дрейфующий призрак стейка мешает сосредоточиться. Я вздыхал, тряс головой, пытаясь сконцентрироваться если не на работе, то хотя бы на деталях фигуры официантки. Но зловредный стейк занимал уже почти все поле моего зрения, опираясь на активную поддержку пустого живота. Минут через двадцать я все же закончил. Брызнул на разъемы и место крепления велосипедную смазку. Наскреб пыли из колесных арок, старательно засыпал смазку и несколько раз дунул посильнее. Махнул тряпкой, снова насыпал пыли и снова подул. Стало похоже, что никто в систему не лез. Холодно было уже невыносимо, пальцы скрючивались даже в перчатках. Штатив я оставил дома, потому что в трейлере с ним не развернешься, поэтому поставил компьютер на пол. Подсоединив его к мозгам машины, вынужден был прерваться и накинуть пальто. Зачем я соглашаюсь работать зимой?
Стереть из памяти упоминание об ошибке бесследно не получилось – сбросился и счетчик дневного пробега, я не понял почему. Поставив наугад 43,6 км, я решил, что Гриша не станет обижаться на подобные мелочи, когда машину ему вернут.
    Согласно плану Петра, Астру полагалось оставить на ночь на стоянке. Вызвав такси, я минут десять ждал в машине, включив обогрев на максимум, и бессмысленно глядел перед собой на обложенную бежевой плиткой стену заводского корпуса, который обозначал собой противоположный край стоянки. Прямоугольники плиток кое-где отвалились, маленькие окна забраны решетками. Очень похоже на любой советский завод электроники, – будь то Радиоприбор, Маяк или Радар. Я бывал там на летних практиках, и плитки на стенах были горячими, приятными для спины.  Но вот представить себе смысл десятиминутного разглядывании стен я тогда не мог. Это сейчас нахожу ностальгическое обаяние в кривой эстетике промзон.
В ресторане, куда меня, наконец, привез таксист, было людно. Семьи, компании. С подогретым пивом принесли большое блюдце орешков, которые я проглотил за минуту. После этого принялся за второе пиво, до прибытия стейка добрался до половины бокала. Третий бокал заказал холодным. Хмелел быстро, шум ресторана плавно смешался с шумами в моей голове. Усталость, волнения.  Мясо показалось необыкновенно вкусным, вероятно от голода. Закончив с овощами, я выпил ещё пару пива и позвонил Петру. Согласно планам великого конспиратора мое возвращение в квартиру должно быть обставлено соответствующим образом.
Петр приехал за мной на том самом такси «Мерседес». Протянул надорванный билет, буклетик пип –шоу и маленькую стеклянную бутылку виски, для запаха изо рта. Билеты я засунул в левый наружный карман пальто, позаботившись, чтоб все имели возможность обозревать веселую картинку. Открыл бутылку и стал пить из горла маленькими глотками, ополаскивая рот. Виски был недурен, но после пива и безо льда… Рядом со мной на заднем сидении сидела сильно накрашенная дамочка, в узком бушлате и катастрофическом мини. Всю дорогу она смотрела в окно и молча слушала, как мы с Петром обсуждаем поединок «Легии» со «Спартаком». Зато, когда открыв дверь, я вышел к парадному, – легко выскользнула вслед и с игривым смехом повисла у меня на шее. Я обнял её за талию, но от поцелуя уклонился, брезгливый потому что. Девушка не растерялась и демонстративно облизала мне ухо. После этого упала на заднее сиденье, явив миру крепкие бедра.
После пива и виски мне не пришлось сильно стараться, изображая трудягу – датчанина на излете бурного вечера. Ноги и так не особо подчинялись.  Швейцар заботливо открыл дверь передо мной и проводил к лифту, с полным пониманием и сочувствием.
Войдя в квартиру я запер за собой дверь, повесил пальто, сбросив туфли и носки, постоял некоторое время на прохладных плитках кухни.  Билет и рекламку оставил на полке. Зажег ночник, встал у окна. По улице подо мной двигались машины, деревья в парке покачивались. Ветрено. Но в квартиру шум ветра не проникает, слышно только жужжание вентиляции.
 - Интересно, - подумал я, глядя в фиолетовое небо, - почему Витторио, при всей своей маниакальной секретности, постоянно вовлекает женщин в «прикрытие»? Вернее, понятно почему, но как он добивается, чтобы не болтали потом? Наверное, им врут. Например, этой блондинке можно сказать, что мне надо подразнить другую женщину, или там перед соседями выпендриться, выдавая её за подругу. Масса вариантов. То, что я всякий раз отказываюсь покупать даму всерьез, вызывает определенные осложнения для Витторио. Но я почему-то уверен, что ему нравится сражаться с трудностями, продумывая все эти мелочи.
Спать не хотелось. Приняв душ, я сел на кровати, замотавшись в одеяло. Пощелкал каналы телевизора, остановился на регбийном матче. Поставил на столик бутылку минералки. Стало понятно, что опять не усну. Пошел на кухню и сделал черный чай, некрепкий. Сел у стола, не вылезая из одеяла, достал планшет и полез на Фейсбук, рассматривать Ритины фото.  Обычные фото современной девицы: - сидит, смеясь, на ступеньках крыльца, демонстрирует у бассейна великолепную фигуру, свисает со скалы на страховке, и так далее. Вот стоит у куста роз с мамой. То, что это именно мама – сомнений никаких, те же глаза. Именно те, знакомые мне глаза. Я смотрел на фото и улыбался. Потому что её маму зовут Агата, и вместе с ней я был в Крыму в интернациональной «стройбригаде». В 85м был фестиваль молодежи и студентов, много громких слов и строительство фермы в деревне Куйбышево. Агата была тощим «пацанёнком», выделяясь из толпы только глазами. Мы приехали на грузовике на вокзал Севастополя встречать поляков и чехов. Игнорируя остальных, я взял её рюкзак, в машине мы сидели рядом и пытались познакомиться, используя немногие английские и русские слова.
Полистав, нашел ещё одно фото Агаты, увеличил. Пополнела, несколько резких морщин на подбородке. Глаза все те же – без улыбки. Воспоминания пошли волной, какой там сон.

Иностранцы работали мало, особенно девушки, но все быстро сдружились. Я носил кирпичи и раствор на леса, девушки больше работали в саду. Вечерами мы добывали у добрых местных домашнее Каберне, пели под гитару, играли в футбол или волейбол. Мы с Агатой, да и многие другие, разбившись на парочки, лазили в горы проводить солнце, которое опускалось в далекую синюю полосу воды.  Надо же, я встретил дочь Агаты. И у неё такие же глаза.
 Не желая больше мыслей и воспоминаний, я допил виски и засел с планшетом собирать на экране щиты, доспехи и мечи, по три в клетку. Они превращались в рыцарей, а если грамотно подбирать сыплющиеся с неба апгрейды – то рыцари превращались в паладинов. Набрав целую армию, вызвал на бой злодейского сарацина.  Увы, рановато. На 18м уровне он меня разбил, пришлось бежать обратно на третий. Попробую завтра собрать конную армию и больше лучников поставлю на холме, позади ряда кнехтов. Сарацинская пехота не имеет железных доспехов, ложится под стрелами, как трава, как скошенная трава. «Всякая плоть – трава».
Кто, интересно, выпустил столь толерантную игру в наше время? И как это допустили европейские комиссии по соблюдению прав мусульманского человека?
Название книги Саймака продолжало вертеться в голове. Похоже на цитату из книги Экклезиаста, но там, кажется, чуть иначе звучало. Я порылся в интернете, скачал текст, и улегся в кровать читать, чувствуя, как сон, наконец-то, подбирается ко мне на своих «шести бесшумных лапах».
Утром, сварив кофе, долго стоял у окна, уставившись на градусник.  Минус семнадцать, ну разве так можно?  Снега совсем нет, но и солнце тоже еле видно. Дымка серая такая.  Постоял и все же забрался в душ, бриться не стал. Обдумал вчерашний день -  удачно прошло, похоже, что существенных ошибок не делал. От этой мысли стало спокойнее, я стал планировать свой последний день. Проверил билеты. Можно выехать на Катовицы в ночь, рейс утренний. А сегодня надо будет выспаться. Собрал вещи, избегая резких движений. В голове шумело после выпитого вчера, поэтому я старался сосредоточиться на простых вещах. К сожалению, большой   чехол со штативом придется тащить на себе до стоянки, чтобы упаковать в и не носить сумку туда- сюда из машины.  Проверив ещё раз комнату, включил стерео, нашел приемлемую станцию ФМ, и пошел на кухню делать завтрак.  С поверхностью газовой плиты был сблокирован электрогриль. Нарезал баклажан, несколько болгарских перцев и стал жарить. Когда корки совсем почернели – сбрызнул оливковым маслом и положил отдельно бекон. Выложил на тосты тонкие ломти брынзы, а сверху – овощи и бекон. Взял мельничку и посыпал большим количеством перца.  В машинке оставался кофе, а варить новый лень, поэтому я разогрел чашку в микроволновке. Проглотил все с аппетитом.
Помыл посуду, и снова подошел к окну. Там отнюдь не потеплело. Я очень люблю гулять по незнакомым городам, но сегодня это вряд ли будет возможно.  Что толку бегать от кафе к кафе, втянув голову в плечи и роняя перчатки?  Лучше уж сидеть дома. Почитаю, потом ополчусь на сарацинов.  На обед придется вылезти наружу, продуктов почти не осталось. Потом посплю, - и домой.
О том, что мы договорились с Ритой позавтракать, вспомнил, когда она позвонила. Было около одиннадцати, я шел к стоянке такси.  Машин там не было. Забрать Астру с парковки я не успевал.  И вообще не успевал, а хотелось сделать вид, что ничего не забыл. Побежал к метро, сумка больно лупила по ребрам.  Выскочил на Имелине и сходу запрыгнул в такси.  Позвонил из-под её дома.
Рита вышла через несколько минут, одета в короткое пальто, джинсы и грубые ботинки. Усевшись в машину, переспросила:
- Планируешь выпить?
- А надо? Я с утра не очень способен.
- Тогда почему такси? Или ломаются не только одни Мазерати?
- Я вчера вечером на такси вернулся. Много гретого пива.
- Ну что ж, ограничимся кофе.
Она назвала адрес водителю, терпеливо ожидавшему конца нашей беседы.
Ресторанчик находился в торце серой пятиэтажки. Снаружи унылый, он оказался вполне уютным. Ничего лишнего, и приятно пахло жареными кофейными зернами.
- Вручную варят, - заметила Рита в ответ на мои принюхивания. – И готовят хорошо.  Я зачем тебе такая громадная торба?
Я смутился, но поведал правду, пристраивая сумку у ног гардеробщика. Что думал забрать машину со стоянки, но не успел. Но это хорошо, потому что, если пани откажется в очередной раз идти со мной в театр, планетарий или на стадион - я приглашу её на базар. С такой-то сумкой – это в самый раз получится.
Мне было приятно общество Риты. Надо признать, она эффектнее своей мамы, лучше фигура, не так резко очерчены крылья носа. А глаза такие же.  Скулы округлые, это, наверное, от отца, потому что у Агаты они были шире, и угловатые.
Премило болтая о погоде, я все чаще замолкал, рассматривая её лицо. Видимо, это Риту это не смущало, и мы неторопливо говорили об учебе и всем на свете.  Нас ничего не объединяло, но не было также и поводов для изоляции. До завтрака я выпил большую «американку», после завтрака снова, непонятно уже зачем. Мне же днем отоспаться надо. Просто не хотелось уходить, но, все же, надо было.
- Пожалуй, мне пора, ещё собраться на самолет. Спасибо, что ты согласилась позавтракать со мной.
- Мне показалось, - ответила Рита, - что это ты согласился.
 - В устах красивой пани – это комплимент. Но неправда.  Ты забыла, что у меня нет Мазерати.
- Это тебе вредит. Уверенности недостаточно.
-Гы-гы, -  говорю с присущей мне изысканностью манер. – А если быть нахалом мне не к лицу? Но сказал же, что буду копить. Ты, главное, к тому времени не растолстей – что за удовольствие видеть толстуху, которая к тому же шепелявит?
Я попросил счет и чтобы нам заказали такси.
- Ты интересный тип, - заметила Рита, допивая кофе. – Все время говоришь нелепые вещи, и смотришь на меня странно. Но это не обижает.
- Это, - отвечаю, так же прикладываясь к своей чашке, - исключительно по причине врожденного такта и остроумия.
- Гжежож извинился? – спросил уже в такси.
- Нет, - Рита посмотрела на ногти, подняв ладонь к лицу. - И я решила дать ему отставку.
- Потому что у него Мазерати поломался?
- Нет, надоел просто. Мазерати в городе много. И не факт, что все мужики в них – уроды.
 - Не факт, -  подтвердил я, открывая дверь и подав Рите руку. – Есть очень достойные типы.
- Тебе-то откуда знать?
- А, - говорю, - я сам уже практически, один из них. Сколько там осталось до той Мазерати. Ты, главное, береги себя и не впадай в маразм к тому времени.
Она улыбнулась и уже подала руку для прощания, но вдруг застыла, глядя в сторону. Я перевел взгляд и увидел, что к нам приближается мужик в синем пальто. На вид - преподаватель университета, даже походка такая. Усы, рыхлое лицо.  Было видно, что его появление Рите неприятно, лицо натянулось.
- Подожду в такси, - сказал я, - не прощаюсь.
Сев в машину, попросил водителя проехать метров двадцать и остановиться. В зеркало было видно, что Рита и мужчина некоторое время разговаривали, потом он поцеловал руку и пошел по дорожке вправо. Я вернулся. Рита стояла, не двигаясь.
- Неприятный разговор?
- Да, странно. Это знакомый Гжегожа, дозвониться не может. Выпытывал, не знаю ли я куда тот подевался.
- И что ты сказала? - я старательно выговаривал слова, чтобы не выдать своего интереса.
 - Чтобы он катился со своим Гжегожем, потому что я за него не отвечаю.
- Вот – говорю я, - это правильно. Если неприятный, – так нечего с таким вообще разговаривать.
- Что ж, -  Рита улыбнулась, - остается только общаться с приятными. Будешь в Варшаве, звони. Даже без Мазерати.
- Это придает уверенности. Непременно. И ты. Даже когда зубы выпадут.
Она ткнула меня кулаком в плечо и пошла в подъезд.
Прыгнув в такси, я припоминал девушек моих знакомых, из тех, кто владеет роскошными машинами. Пожалуй, Рита из них самая милая. Агате стоило бы научить дочь быть серьезнее с отношениями.  Гриша этот, катастрофа просто.
Остановившись на светофоре, таксист сказал мне:
- А тот пан едет за нами. Не спешите оборачиваться – он в черном «Пежо». Вы будьте осторожнее – ревнивцы способны на глупости.
Я проглотил ком в горле и подумал: теперь-то Витторио точно не обрадуется. Он помешан на скрытности, если пронюхает - работы мне больше не видать.  Зря, все-таки, я завтракал с Ритой. Надо попробовать выпутаться самому, без помощи Петра. Не может у этого типа ничего на меня быть, кроме разговора с девушкой Гришы.  Надо поговорить с ним, убедить, что  я очередная жертва её красоты, не более. А ещё лучше – оторваться.
- Да, - говорю таксисту, - это её старый. Вы меня, пожалуйста, высадите у метро, где парковки нет. Не хочу неприятного разговора.
- Конечно, но сначала надо сумку забрать из багажника.  Вы сидение сложите и втяните в салон, чтобы не останавливаться.
Выходя, я сунул водителю 100 злотых, хотя на счетчике едва половина этой суммы. Он мне отсалютовал рукой и рванул машину с места в левый ряд, перекрыв дорогу нескольким авто за собой, в том числе и длинному черному седану Пежо. Завизжали шины, дудели клаксоны, и уже входя в подземный переход, я заметил, как мой таксист невозмутимо катится по левому ряду, а черная машина с рывком устремилась на зону парковки.
Пройдя станцию метро насквозь, я вышел с другой стороны и зашел за ближайшую многоэтажку.  Поставил сумку на лавочку, достал телефон, пытаясь сообразить по навигатору, как проще выйти к стоянке таксомоторов. Решил идти дворами к улице Бартока, а там уже искать такси. Надо только сумку перепаковать. Штатив длинный, мешает. Я спокойно открутил ноги, стянул липучкой, длинную центральную стойку положил ближе к краю. Она – самая тяжелая, кусок стальной трубы. Это чтобы штатив был устойчивым, но носить жуть как неудобно.
Сумка стала короче, я повесил её на плечо и пошел вдоль дома.  Повернув за угол - столкнулся лицом к лицу с тем неприятным типом.  Я аж подпрыгнул от неожиданности, а у него лицо не изменилось, словно ждал меня увидеть.
- Прошу пана на несколько слов.
Выглядел запыхавшимся, видно нарезал круги  вокруг метро. Вот невезуха.
- Я - говорю, - иностранец, прошу на английском.
-Конечно, - акцент был сильный.  – Давайте зайдем в кафе.
- Нет, если у вас есть что сказать – говорите здесь.
Он с ходу стал мне угрожать на плохом английском и потребовал, чтобы я не подходил близко к Рите. Я намеревался именно так и поступить, но согласиться сразу было бы подозрительно. Меня и стращать ещё не начинали всерьез.
 -Это,- говорю надменно, - мое личное дело и я не намерен обсуждать мою даму с посторонними.
Это вот «мою даму» ему сильно не понравилось, морда перекосилась. Но я не стал дожидаться продолжения, развернулся и пошел вдоль строительного забора.  Человек, не сказав ни слова, шел за мной. Пока я намеревался дойти до таксомотора и сделать дяде ручкой – забор закончился, мы вышли на пустующую стоянку у дома. Она была обсажена высокими кустами. Похоже, мой преследователь знал это место, потому что резко ускорился, догоняя. Я расстегнул сумку, и отскочил, когда шаги приблизились вплотную. Дядя сделал по инерции шаг вперед, и развернулся. Я уже бросил сумку на землю и стоял, выставив трубу штатива перед собой. Вероятно, злой дядя подумал, что это легкая алюминиевая трубка, именно так она и выглядела. Он согнулся и беспечно бросился на меня, прикрываясь от удара рукой.  Я отпрянул, с оттяжкой ударив по правой руке кончиком стойки.  Попал чуть ниже локтя, человек вскрикнул и прижал локоть левой рукой.
- Дистанция, - вертелось в голове, - надо держать дистанцию.  И бить по бокам, чтоб не задеть голову. Летальных исходов тут нам не хватало.
Несколько секунд мы перетаптывались у куста, как два драчливых школьника на заднем дворе. Я уже решил было сделать выпад, как он прыгнул на меня, выбросив левую руку вперед.  Выглядело это совсем по-дилетантски. Сразу успокоившись от осознания своего тактического и интеллектуального превосходства, я   легко ушел влево, получив слабый толчок в бок. И ударил дядю штырем сбоку по колену с хорошим размахом. Нога надломилась, человек растянулся на бетонных плитах. Тут я заметил в левой руке лезвие ножа.
-Ах ты…, - блеск металла привел меня в бешенство, прыгнув вперед, ударил несколько раз перекатывавшегося по полу противника. Он только вскрикивал, но попытался встать, опираясь на левую ногу. Размахнувшись, я долбанул по ступне, прямо по шнуровке ботинка. Хрустнуло, человек опустился на бок и завыл, схватившись за ступню. Теперь не догонит. Отпрыгнув, я подхватил сумку, и стал пятиться, не поворачиваясь спиной к катающемуся по бетонным плитам дядечке. Вдруг он, повредившись от боли, бросит нож в спину?
Отойдя за куст я застегнул сумку и побежал вдоль забора, переходя на степенный шаг во дворе того самого дома.  Верхняя пуговица пальто отлетела, на правом боку – дыра на талии. Черкнул. Пришлось перевесить сумку на правую сторону, чтобы прикрыть прореху.  Ощупав бок, пошел к метро, приводя в порядок дыхание. Оглянувшись по сторонам, сел в такси и поехал в аэропорт. Там сходил в туалет, спустился на уровень прилета и поехал домой на другом такси. Витторио может быть довольным.
В квартире снял пальто и осмотрел дыру. Приметная, надо будет надеть куртку, а пальто выкинуть в бак на трассе, подальше от Варшавы. Сунул в пакет. Свитер тоже порван, рубашка цела. Но мокрая от пота.  Вздохнув, я полез в душ, и только там меня стало колотить от страха. Буквально, - руки тряслись, в животе ком и колени подгибались.  Скорее всего, человек хотел порезать мне руку для острастки, но десяток сантиметров левее… Сильно билось сердце, воображение рисовало, как холодное железо входит внутрь.  От страха хотелось спрятаться. Залезть под землю и стать незаметным, как микроб. Казалось, что за каждым углом варшавских домов меня теперь караулит человек с ножом. Не будучи в состоянии справиться с волнением, я вытерся и запихнул в себя успокоительное. Сел на диван, сосредоточился, приводя доводы, что поводов для паники нет. Их и на самом деле не было, но это как раз приходилось себе доказывать.
 В этот момент зазвонил телефон. Я подлетел, наверное, на полметра. Схватил мобильный, но вместо низкого злодейского голоса услышал Риту:
- Извини, что беспокою, - у тебя все в порядке?
- Все, - отвечаю, - чудесно, я дома. А почему спрашиваешь?
- Мне Богдан звонил только что, ну тот, с усами. Про тебя расспрашивал, не могла отвертеться. Совсем уже с ума посходили вместе с Гжесем своим. Я ему не собственность!
- Так что ты ответила?
-  Ну… сказала, что ты мой друг из Америки. И пусть проваливают оба. Так он стал кричать, как сумасшедший! Такие слова говорил… что я … что доберется до тебя, и тебе конец! Он страшный человек, я знаю!
- Рита, - перебил я её, - это он тебя пугал, чтобы ты за Гжегожа держалась. Он же слуга, ему платят. А до меня ему дела нет, просто чтоб не вертелся под ногами. И ещё, мне приятно, что и ты назвала меня другом.
- Мне страшно, - сказала Рита помолчав.
 - Ну, это нервы. Он на тебя орал, грубиян.
 - Нет, здесь что-то другое. Я чувствую, не понять не могу… Ну ладно, рада что с тобой все в порядке, а то уже напридумывала себе. Точно нервы. Но все же будь осторожнее.
- Хорошо, - говорю, - хотя ничего страшного нет. Ты держись от этого типа подальше, береги себя. Особенно зубы и фигуру, я тебе говорил.
Она засмеялась.
- Я к маме еду на недели две. Посижу одна, подумаю, как дальше быть.
- А где у нас мама?
- В Тарнове.
 - О,- говорю, - тогда маме привет! Передай, что она очень красивая.
- Непременно передам, ей будет приятно. Особенно если учесть, что ты её в глаза не видел.
- Мне хватило тебя.
 - Ну, счастливо. А мама лучше, тут ты угадал.
- Не сомневаюсь. - У меня есть слабость: затягивать прощания, особенно последние. Пришлось взять себя в руки,
Я попрощался и отключился. Снова сел к окну, прикинул в уме даты. Получилось, что двадцать шесть с половиной лет назад я тоже затягивал прощание с её мамой.  На вокзале Севастополя было людно, поезд на Киев вот-вот должен покинуть платформу, студенты высунулись из окон и махали, прощаясь, а мы все стояли рядом с проводником, держась за руки, и молчали. Оба понимали, что расстаемся навсегда, да и не связывало нас ничего, кроме трёх десятков дней на стройке коровника, кроме двух десятков вечеров в этих холмах. Ещё два дня на пляже, куда нас возил колхозный автобус. Но было грустно, так грустно, будто завтра нам всем умирать. Агата отняла у меня руку и зашла в вагон, когда проводник уже намеревался поднять ступеньки, поезд сразу поехал. Она не успела дойти до купе, чтобы помахать в окно. И я решил догонять. Поймал машину до станции Инкерман 1.  Частник запросил не очень дорого, рубля три, но мчался как сумасшедший. До сих пор чувствую благодарность к тому седому дяденьке. Выбежал на перрон минут за пять до прибытия поезда, обломав по дороге белую цветущую ветку с куста. Подбежал к останавливающемуся вагону, забросил ветку в открытое окно.  Мое появление вызвало шумное одобрение поляков, на перрон выскочили и ребята, и девушки. Хлопали по плечу, обнимали, словно вернувшегося из космического путешествия.  Кто- то выбежал с открытой бутылкой водки, и я был обязан выпить с парнями «на здровье». Все это очень мешало, потому что Агата стояла в тамбуре и плакала. Она не вышла из вагона. Стояла и смотрела, а слезы лились из этих глаз, такой необычной и запоминающейся формы.  Бестактные братья по соцлагерю не обращали на неё внимание, орали и пили.  Проводник суетился, пытаясь загнать всех внутрь, поезд стоял всего несколько минут.  Я вскочил на ступеньку и взял Агатину руку, мокрые холодные пальцы ускользнули, она отвернулась и пошла в купе.  Я растолкал всех и подошел к окну, поезд уже катился, и мне пришлось бесконечно долго прощаться с запрыгивающими в вагон. Глаза Агаты медленно проплыли у меня над головой, я ещё бежал за вагоном, пытаясь до-сказать что-то  важное, но скоро отстал. Агата молчала, и плакала, не двигаясь, а в последний момент послала мне воздушный поцелуй. Добежав до края платформы, я ещё некоторое время видел её руку, но вот поезд качнулся вправо, и рука исчезла.
Мало соображая, я шел вверх по улице Линейной. Смеркалось, в тени деревьев было совсем темно. Я глотал слёзы и не мог себе представить, как жить дальше. Мир, оставшийся мне, не стоил руки, высунутой из вагона. Впав в оцепенение, опоздал на автобус, и бродил по улицам бесцельно. Хотелось есть, но все магазины и кафе были закрыты. Меня остановил патруль. Я показал студенческий и пропуск, выписанный в сельсовете, врал, что отстал от группы и опоздал на автобус. Севастополь был тогда закрытым городом, патрули были доверчивее, и куртка с нашивками стройотряда помогла. Меня отпустили под честное слово не шататься по городу, и я лег спать во дворе на скамейке, подальше от людей. Уснул быстро, а проснулся около четырёх от холода. Пошел на автобус, собирал вещи, ехал с ребятами в общагу. Все было, словно не со мной.  Боль от расставания оставалась почти несносной до следующей весны. Я сам себя раздразнивал письмами, мечтами о поездке в Польшу, о случайной встрече, о стройотряде на следующий год. Потом история Агаты плавно перешла в разряд воспоминаний. Но не отпускала много лет, накатывалась неожиданно, перехватывая дыхание видениями летних ночей.  Как много было чувств и как они сильны.  Вряд ли теперь я бы так смог. Это было, пожалуй, самое затянувшееся из моих прощаний.
                              *                        *                      *                             *    
Спустя два года я увидел Риту на весеннем слете олдтаймеров в Будапеште, куда приехал повидаться с клиентами, завести новых знакомств, предложить услуги. Мой Форд участвовал в  драге, который экспромтом затеяли на взлетной полосе старого аэродрома в Будаорше.  За рулем сидел сын Ласло, я же болтал с его отцом за столиком под зонтом. На солнце было жарко, хотя только начало марта. Усидели уже вторую бутылку «Эгри», и мир казался мне удивительно цветным, приветливым и уютным. Как на иллюстрациях к детской книжке.
  Ласло лениво отпускал колкости на счет участников, которые толклись у своих авто в ожидании стартов.  Тут я и увидел Риту, - она подошла к оранжевому Поршу.  Беременная, месяце на 7м. Водитель Порша – невысокий плотный парень, заметно волновался. Хмурил брови, норовил что-то поправить на панели приборов.  Тем не менее, очень заботливо и без раздражения разговаривал с Ритой, один раз даже отвлекся и помассировал ей поясницу.
- Это кто такой, - спросил я у Ласло, ткнув пальцем в Порш.
- Аа,  Марек его зовут. Из Катовиц, кажется, на 3М там работает. Водитель так себе, но парень хороший. Мы с ним рыбачили в Норвегии на яхте. Год назад женился, везде вместе катаются. Представить тебя?  Его GT уже не новый, давай порекомендую тебя.
- Не, - улыбнулся я. Настроение поднялось, будто удачно пристроил замуж непутевую дочь. Значит, «чужая радость ещё осушит наших слёз», и это славно.  – Не хочу. Выпил уже изрядно, язык не работает. Распугаю клиентуру. Давай-ка мы лучше за их здоровье пропустим ещё по бутылочке. Вино очень хорошее.
-Ты, конечно, гнусный оккупант, агент КГБ, и всё такое,- поведал мне Ласло с одобрением, - но иногда говоришь дельные вещи.  Супериор ноль четвертого года - отличное вино.
Я переставил кресло на солнце, надел темные очки, натянул кепку на лоб. Ласло смотрел на все это с сомнением.
- Тебя так скорее развезет.
- Сегодня, - я поднял бокал и посмотрел на солнце сквозь вино,-  можно развозиться. За подрастающее поколение!
Ласло хмыкнул, и обернулся на сына, который возился с застежкой шлема.
Я сделал большой глоток, заложил ноги на стул напротив, запрокинул голову и обмяк под теплыми лучами.  Небо было очень синим, холодным на вид. Над горой у телевышки летели журавли, около 20ти птиц вытянулись клином.  Рычали моторы, но ветер относил звук в сторону. Он имел запах проснувшейся земли.
«Весной - хорошо», - подумал я, и успел поставить стакан на столик, перед тем, как задремать.
Варшава - Киев, Сентябрь 2012